Дорога в горы - [12]

Пруидзе словно разгадал его мысли, заговорил вполголоса:

— Ходыть туды-сюды — солнце встанет. А нам темно надо. Нельзя ходыть!

— А если надо?

— Хо, надо! Жизнь надоел? Помирать хочешь?

— Не пойму я тебя, Вано, — пожал плечами Степан. — Вчера говорил: без бурдюка и жареного барана в горы не ходи, а теперь с пустыми руками зовешь.

— Говорил, говорил… Мало, что говорил! Как думаешь, в горы колхозный скот пошел?

— Ну пошел. А нам от этого какой прок?

— Вот тебе и шашлык!

— Нет уж, извини. Мало того, что немцы грабят, так и мы начнем колхозников обдирать?

— Совсем глупый! — загорячился Пруидзе. — Гостями на кош придем. Кавказ понимать надо!

Донцов с сомнением покачал головой:

— А по-моему, лучше бы здесь запастись продуктами.

Головеня не вмешивался в их спор. Лежал и думал все об одном и том же: как бы обойти врага, не попасть в плен, выжить, победить. Ясно было одно: пройти более двухсот километров до Сухуми — не так-то просто. Для этого потребуется не менее двенадцати дней, да и то при условии, что все путники здоровы. А ведь его, Головеню, надо нести…

Невеселые мысли лейтенанта прервал Пруидзе.

— Что, если там фашисты? — зашептал Вано, указывая на станицу.

— Чего гадать-то? — отозвался Донцов. — Схожу вот сейчас и все выясню.

— Почему ты? Почему не я? Или я трус какой?

— Не трус, а повар, — усмехнулся Степан. — Понимать надо, что к чему.

— А ты — писарь! — вскипел Вано. — Чем лучше повара?

— Не отказываюсь, был и писарем. Но я и в разведке служил…

— Друзья, — вмешался наконец лейтенант, — на Кавказе есть пословица: «Пастухи спорят — волк выигрывает». Можете отправляться оба.

Вано тотчас успокоился, подсел к нему, замахал на Донцова рукой:

— Иди, Степанка! Только автомат захвати. Да будь осторожен.

Донцов понимающе кивнул, перешагнул через плетень и скрылся в подсолнухах.

Вернулся он минут через сорок — сияющий, довольный, и сразу же доложил:

— Обстановка — лучше не надо. Оккупантов нет, ужин заказан, а кое-что найдется и про запас!

— Шайтан! — весело выругался Вано.

Вскоре все трое уже были в крайней мазанке.

— Принимай гостей, хозяйка! — крикнул Донцов, как у себя в хате.

— Сидайте, сидайте! — вышла из кухни казачка, и Донцов глаза вытаращил от удивления: гляди ты, успела переодеться! На хозяйке было не простое ситцевое платье, как раньше, а шелковое, с яркими васильками. Волосы аккуратно уложены. «Смотри, как вырядилась», — еще раз подумал солдат.

А хозяйка степенно прошла через горницу в спальню, с минуту повозилась там и, вернувшись, так искренне улыбалась Степану, будто встретилась с ним после долгой разлуки. Но вдруг увидела бледное лицо лейтенанта, его забинтованную ногу и всплеснула руками:

— Господи, что же это такое?

— Командир наш. Ранен, — поспешил объяснить Донцов.

— Да он же чуть дышит!

— Ничего, ничего, — отозвался лейтенант, с трудом выпрямляясь на стуле.

Вано вынул из кармана обрывки простыни, что дала Наталка, и принялся перебинтовывать ногу командира. Хозяйка ушла на кухню, сказала — собрать поесть. Донцов отправился помогать казачке: принес воды из колодца, разжег плиту. Из кухни слышалось женское хихиканье, потом голоса:

— Где твой муж, Мария? — спросил Степан.

— Далеко, голубок!..

— Где?

— Отсюда не видать.

— На фронте?

— Не… — вздохнула хозяйка.

— А где же он? — не отступал солдат.

— Долгая песня, голубок!..

— А все-таки?

— Как тебе сказать… Спервоначалу в тюрьме сидел. А вышел — на работу устроился. Да так и не вернулся…

— Вернется? — прогудел бас Донцова.

— Не… Сразу не вернулся, теперь не жди.

— Почему?

— Другая баба опутала.

И сразу погрустневшим голосом казачка продолжала:

— Четыре годка вместе прожили. Как все люди. Он кладовщиком был… Я ему не раз говорила: «Ох, Санька, не лезь ты в начальство!» Будто душа чуяла. А он свое… Пришла ревизия, проверила — недостача. Известное дело — в суд повели. А какой он вор? Разве что с пьянства?

— Большая недостача?

Хозяйка опять вздохнула:

— Взял мешок чи там два пшеницы, так разве ж колхоз от этого обеднел? А через то, значит, мужика с бабой и разлучили.

— Может, вернется?

— Не… Люди переказывали: не хочет. Эт, будет тебе допросы чинить! Ну его к черту. Пойдем за стол, солдат!

И раскрасневшаяся Мария вышла из кухни, поставила на стол большую сковороду с жареной картошкой. Принесла полную миску малосольных огурцов, приятно пахнущих укропом. Положила на стол нож, сделанный из обломка косы.

— Закусочка первый сорт! — похвалил Донцов. — Может, и это найдется? — он щелкнул себя по горлу.

— Не, чего нема, того нема, — развела руками хозяйка.

Пруидзе, вооружившись ножом, начал искусно кроить белую паляницу. Ломти получались у него ровные, тонкие, как в первоклассном ресторане. Вдруг он насторожился, замер с ножом и паляницей в руках: где-то послышался шум мотора. Донцов метнулся к окну, глянул на улицу и тут же бросился к Головене, понес его в сенцы.

— Фашисты! — бросил он на ходу.

— Та шо тут такого! — послышался вслед голос хозяйки. — Ну, в плен сдадитесь, чи шо… Может, и война скорее кончится…

Степан понес лейтенанта в конец двора, к изгороди, за которой начинался огород. Вано с автоматом в руках шагал за ним. Солдаты готовы были скрыться в подсолнухах, но и там неожиданно взревел мотор, заскрежетали гусеницы танка. Пришлось повернуть назад. Донцов вспомнил, что хозяйка выходила за огурцами во двор, огляделся вокруг и увидел чуть приподнятую крышку погреба.