Дорога в декабре - [26]
Автомат можно чистить очень долго, к примеру, весь световой день. Когда надоест, можно на спор найти в автомате товарища грязный уголок, ветошью, насаженной на шомпол, ткнувшись туда, где черный налет трудно истребим, в какие-нибудь закоулки спускового…
Пацаны, как всегда, смеются чему-то, переругиваются.
Язва, хорошо пострелявший, покидал все донельзя грязные механизмы автомата прямо в банку с маслом. Задумчиво копошась ветошью в «калаше», прикрикивает на дурящих пацанов:
— Не мешайте мне грязь равномерно по автомату размазывать…
Кто-то из пацанов, устав копошиться с ершиками и выколотками, делает на прикладе зарубку. Дима Астахов делает две зарубки.
— Хорош, эй!.. — говорю я. — Сейчас вам Семеныч сделает зарубки на задницах… Автоматы казенные.
Женя Кизяков аккуратно вырисовывает ручкой на эрдэшке жирную надпись: «До последнего чечена!»
— А вы знаете, какая кликуха у нашего куратора? — говорит Плохиш.
— Какая?
— Черная Метка. Он куда ни попадет, там обязательно что-то случается. То в окружение отряд угодит, то в плен, то под обстрел. Все гибнут, — заключает Плохиш и обводит парней беспредельно грустным взглядом. — Ему одному хоть бы хны.
Плохиш затеял разговор не случайно — завтра наш отряд снимается на сопровождение колонны, чин едет с нами. Тут остаются лишь Плохиш с Амалиевым, начштаба и ровно столько бойцов, чтоб хватило выставить посты на воротах и на крыше.
Десять машин уже стоят во дворе. Десять водил ночуют у нас.
Собираем рюкзаки: доехав, дай-то Бог, до Владикавказа, ночь мы должны переждать там.
Парни, несмотря на новости от Плохиша, оживлены. Почему хорошие мужики так любят куда-нибудь собираться?
На улице полил бешеный дождище, и посту с крыши пришлось спрятаться в здание — переждать. Но через полчаса Семеныч заставил пацанов вернуться обратно на крышу и отмокать там.
Полночи лило.
Наутро мы — Язва, Скворец, Кизя, Астахов, Тельман, я и двое саперов — встаем раньше остальных, в полпятого утра. Надо дорогу проверить — вдруг ее заминировали за ночь. Черная Метка приказал, будь он неладен.
Хмурые, оделись мы, вышли в коридор. Филя, весело размахивающий хвостом, был взят в компанию. Каждый, кроме Язвы, посчитал важным потрепать пса по холке.
— Вы куда собрались-то? — интересуется Костя Столяр, его взвод дежурит на крыше.
Никто не отвечает. Хочется сострить, но настроения нет.
Костя посмотрел на саперов с миноискателями, увешанных крюками и веревками — для извлечения мин, и сам все понял.
— Одурели, что ли? — спрашивает Костя. — Пятнадцать минут назад стреляли.
— Откуда? — спрашиваем.
— Из хрущевок, откуда.
Подтянутый, появляется Черная Метка.
— Готовы? — интересуется.
— Темно на улице… — говорит сапер Федя Старичков. — Я собаку свою не увижу!
Филя крутится у ног Феди, словно подтверждая правоту хозяина.
Черная Метка смотрит на часы, хотя наверняка только что видел, что там со стрелками.
— Колонна должна выйти через пятьдесят пять минут, — отвечает он.
— И стреляли недавно… — говорит Астахов.
Черная Метка, не глядя на Астахова, говорит Язве как старшему:
— Давай, прапорщик, не тяни.
— Сейчас перекурим и пойдем, — отвечает Язва.
Пацаны молча дымят. Я тоже курю, глубоко затягиваясь.
Открываем дверь, вглядываемся в слаборазбавленную темень.
Идем к воротам с таким ощущением, словно там, дальше, — обрыв. И мы туда сейчас попадаем.
За воротами расходимся по трое в разные стороны дороги, поближе к деревьям, растущим вдоль нее.
Двое саперов остаются стоять посреди дороги возле наполнившихся за ночь водой канав и выбоин. Лениво поводят миноискателями.
Филя, получив команду, дважды обегает вокруг самой большой лужи, но в воду, конечно, не лезет.
Прижимаюсь спиной к дереву, поглядывая то на саперов, то в сторону хрущевок.
«Что я буду делать, если сейчас начнут стрелять?.. Лягу около дерева…»
Дальше не думаю. Не думается.
Один из саперов, подозвав Скворца, отдает ему свои веревки с крюками и, шепотом выругавшись, медленно вступает в лужу.
Внимательно смотрю на происходящее. Ей-богу, это забавляет.
Сапер ходит по луже, нагоняя мягкие волны.
Тихонько передвигаясь, прячусь за дерево.
Сделав несколько кругов по луже, сапер, хлюпая ботинками, выходит из воды и вступает в следующую лужу.
Касаюсь ладонью ствола дерева, чуть поглаживаю, поцарапы-ваю его.
Слабо веет растревоженной корой.
Пацаны стоят возле деревьев, словно пристывшие.
Саперы, еле слышно плеская густо-грязной водой, ходят в темноте по лужам, как тихо помешанные мороки.
Противотанковые мины таким вот образом, шляясь по лужам, найти можно, и они не взорвутся: вес человека слишком мал. Что касается противопехотных мин, то даже не знаю, что по этому поводу думают саперы. Наверное, вовсе стараются не думать.
Ворота базы уже далеко, и с каждым шагом становится все более жутко. Может быть, мы передвигаемся на прицеле людей, с удивлением наблюдающих за нами?
Последние лужи возле начинающегося асфальта саперы осматривают спешно, несколько нервозно.
— Всё! — говорит кто-то из них, и мы почти бегом возвращаемся.
Скрипят ворота, шмыгаем в проем. Переводим дух, улыбаясь. Тискаем очень довольного Филю.
Блаженно выкуриваем в школе по сигарете. Пацаны уже поднялись и собираются.
Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Национальный бестселлер», «СуперНацБест» и «Ясная Поляна»… Известность ему принесли романы «Патологии» (о войне в Чечне) и «Санькя»(о молодых нацболах), «пацанские» рассказы — «Грех» и «Ботинки, полные горячей водкой». В новом романе «Обитель» писатель обращается к другому времени и другому опыту.Соловки, конец двадцатых годов. Широкое полотно босховского размаха, с десятками персонажей, с отчетливыми следами прошлого и отблесками гроз будущего — и целая жизнь, уместившаяся в одну осень.
Второй роман одного из самых ярких дебютантов «нулевых» годов, молодого писателя из Нижнего Новгорода, финалиста премии «Национальный бестселлер»-2005 станет приятным открытием для истинных ценителей современной прозы. «Санькя» — это история простого провинциального паренька, Саши Тишина, который, родись он в другие времена, вполне мог бы стать инженером или рабочим. Но «свинцовая мерзость» современности не дает ему таких шансов, и Сашка вступает в молодежную революционную партию в надежде изменить мир к лучшему.Классический психологический роман, что сегодня уже само по себе большая редкость, убедительное свидетельство тому, что мы присутствуем при рождении нового оригинального писателя.
Не совсем понятно, что делать с Прилепиным, по какому разряду его числить. У нас такой литературы почти не было.Проза Прилепина вызывает желание жить — не прозябать, а жить на всю катушку. Еще десяток таких романов, чтобы уж самых ленивых и безграмотных проняло, — и России не понадобится никакая революция.Дмитрий Быков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Захар Прилепин – прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий “Большая книга”, “Национальный бестселлер” и “Ясная Поляна”. Автор романов “Обитель”, “Санькя”, “Патологии”, “Чёрная обезьяна”, циклов рассказов “Восьмёрка”, “Грех”, “Ботинки, полные горячей водкой” и “Семь жизней”, сборников публицистики “К нам едет Пересвет”, “Летучие бурлаки”, “Не чужая смута”, “Взвод”, “Некоторые не попадут в ад”. “Ополченский романс” – его первая попытка не публицистического, а художественного осмысления прожитых на Донбассе военных лет.
Захар Прилепин — прозаик, публицист, музыкант, обладатель премий «Большая книга», «Национальный бестселлер» и «Ясная Поляна». Автор романов «Обитель», «Санькя», «Патологии», «Чёрная обезьяна», сборников рассказов «Восьмёрка», «Грех», «Ботинки, полные горячей водкой» и «Семь жизней», сборников публицистики «К нам едет Пересвет», «Летучие бурлаки», «Не чужая смута», «Всё, что должно разрешиться. Письма с Донбасса», «Взвод». «И мысли не было сочинять эту книжку. Сорок раз себе пообещал: пусть всё отстоится, отлежится — что запомнится и не потеряется, то и будет самым главным. Сам себя обманул. Книжка сама рассказалась, едва перо обмакнул в чернильницу. Известны случаи, когда врачи, не теряя сознания, руководили сложными операциями, которые им делали.
Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.
Ида Финк родилась в 1921 г. в Збараже, провинциальном городе на восточной окраине Польши (ныне Украина). В 1942 г. бежала вместе с сестрой из гетто и скрывалась до конца войны. С 1957 г. до смерти (2011) жила в Израиле. Публиковаться начала только в 1971 г. Единственный автор, пишущий не на иврите, удостоенный Государственной премии Израиля в области литературы (2008). Вся ее лаконичная, полностью лишенная как пафоса, так и демонстративного изображения жестокости, проза связана с темой Холокоста. Собранные в книге «Уплывающий сад» короткие истории так или иначе отсылают к рассказу, который дал имя всему сборнику: пропасти между эпохой до Холокоста и последующей историей человечества и конкретных людей.
«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть нашего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной истории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождением которой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колоссальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветской. Молодому поколению почти не известно происхождение современных идеологий и современной политической системы России. «Антология самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел. В «Антологии» собраны наиболее представительные произведения, ходившие в Самиздате в 50 — 80-е годы, повлиявшие на умонастроения советской интеллигенции.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.
Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.