Дорога тайн - [5]
Это был довольно неторопливый и пространный рассказ о том, какие были впечатления у читателя свалки и у Лупе о хозяине свалки, который «как отец, только лучше», и о том, что эти дети свалки считали себя обладателями собственного дома. Хуан Диего повторил вслед за Лупе, что они «не сырье для приюта». Чуть рисуясь, Хуан Диего высказался по этому поводу следующим образом:
– Мы никакие не потерянные дети, ни сейчас, ни в будущем. У нас здесь, в Герреро, есть дом. У нас есть работа на basurero!
Но это вызвало у брата Пепе вопрос, почему они не работают на basurero вместе с los pepenadores. Почему Лупе и Хуан Диего не роются в мусоре вместе с другими детьми? И как с ними обращаются – лучше или хуже, чем с детьми из других семей, которые работают на basurero и живут в Герреро?
– Лучше и хуже, – без колебаний сказал Хуан Диего учителю-иезуиту.
Брат Пепе вспомнил, какое презрение к слову «читатель» выразилось на лицах других детей свалки, и только Бог знал, за кого эти маленькие мусорщики принимали диковатую загадочную девочку, от которой у Пепе мурашки бежали по спине.
– Ривера не отпустит нас из лачуги, пока он с нами, – объяснила Лупе.
Хуан Диего не только перевел ее слова; он подробно остановился на этой теме.
Ривера действительно защищал их, сказал мальчик брату Пепе. El jefe был и как отец, и лучше, чем отец, потому что он содержал их и присматривал за ними.
– И он никогда не бьет нас, – перебила его Лупе; Хуан Диего послушно перевел и это.
– Понимаю, – сказал брат Пепе.
Но он только теперь начал понимать положение брата и сестры: действительно, лучше было то, что им не приходилось, как другим детям, копаться в хламе на basurero, отыскивая и сортируя нужное. А хуже было то, что Лупе и Хуан Диего вызывали в Герреро возмущение у мусорщиков и их семей. Эти двое детей свалки, возможно, получали защиту от Риверы (почему и вызывали возмущение), но el jefe был не совсем их отцом. А их мать, работавшая ночами на улице Сарагоса, была проституткой, которая на самом деле не жила в Герреро.
Везде своя неофициальная иерархия, с грустью подумал брат Пепе.
– Что такое иерархия? – спросила своего брата Лупе. (Только теперь Пепе начал понимать, что девочка знала, о чем он думает.)
– Неофициальная иерархия – это то, что другие niños de la basura считают себя выше нас, – сказал Хуан Диего сестре.
– Совершенно верно, – сказал Пепе, чувствуя себя не в своей тарелке.
Он явился сюда, чтобы встретиться с читателем свалки, мальчиком из Герреро, о котором было столько слухов, – встретиться и как хороший учитель передать ему правильные книги, а в результате оказалось, что ему самому, иезуиту Пепе, следует многому научиться.
Именно в этот момент и обнаружила себя постоянно скулящая, но невидимая собака, если так можно было назвать юркое маленькое существо, выползшее из-под дивана, похожее скорее на кого-то из грызунов, чем из псовых, подумал Пепе.
– Его зовут Грязно-Белый – он собака, а не крыса! – с возмущением сказала Лупе брату Пепе.
Хуан Диего объяснил это, но добавил:
– Грязно-Белый – маленький грязный трус, притом неблагодарный.
– Я спасла его от смерти! – крикнула Лупе.
Даже когда тощий, скукоженный песик подался к протянутым рукам девочки, он непроизвольно оскалился, обнажив острые зубки.
– Его следовало бы назвать Спасенным-от-смерти, а не Грязно-Белым, – смеясь, сказал Хуан Диего. – Она нашла его, когда он застрял головой в коробке из-под молока.
– Он всего лишь щеночек. Он голодал, – запротестовала Лупе.
– Грязно-Белый все еще голодает, ему чего-то не хватает, – сказал Хуан Диего.
– Замолчи, – велела ему сестра; щенок дрожал у нее на руках.
Пепе попытался скрыть свои мысли, но это было сложнее, чем он себе представлял; он решил, что лучше ему уйти, пусть даже резко, чем позволить ясновидящей девочке читать его мысли. Пепе не хотел, чтобы тринадцатилетнее невинное дитя знало, о чем он думает.
Он направился к своему «фольксвагену». Покидая Герреро, иезуитский учитель так и не обнаружил ни признаков Риверы, ни «самой страшной» собаки el jefe. Вокруг него над basurero поднимались шпили черного дыма, вроде самых черных мыслей добросердечного иезуита.
Отец Альфонсо и отец Октавио смотрели на мать Хуана Диего и Лупе – Эсперансу, проститутку, – как на «падшую». В представлении двух старых священников не было падших душ, которые упали бы ниже проституток; не было более жалких и потерянных созданий Божьих среди представителей человеческого рода, чем эти несчастные женщины. Иезуиты наняли Эсперансу уборщицей в якобы святой попытке спасти ее.
Но разве эти дети свалки также не нуждаются в спасении? – думал Пепе. Разве los niños de la basura не «падшие» или разве в будущем им не угрожает падение? Или просто в дальнейшем?
Когда этот мальчик из Герреро стал взрослым и жаловался своему врачу на бета-блокаторы, рядом с ним должен был бы стоять брат Пепе; Пепе дал бы свидетельские показания относительно детских воспоминаний Хуана Диего и его самых дерзновенных мечтаний. Брат Пепе знал, что даже кошмары этого читателя свалки стоили того, чтобы их сохранить.
