Дорога тайн - [4]
– Я принес вам несколько книг, которые более читабельны, – сказал Пепе Хуану Диего. – Несколько романов, придуманные истории – то есть беллетристику, – ободряюще сказал он.
– Не знаю, что и думать о беллетристике, – с сомнением произнесла тринадцатилетняя Лупе. – Там не все истории такие, какими им следует быть.
– Не надо было с этого начинать, – сказал ей Хуан Диего. – История про собаку слишком взрослая для тебя.
– Какая история про собаку? – спросил брат Пепе.
– Не спрашивайте, – ответил мальчик, но было слишком поздно; Лупе уже вовсю рылась в книгах на полках – они были везде, книги, спасенные от огня.
– Это того русского, – с озабоченным видом сказала девочка.
– Она говорит «русского» – но ведь ты не читаешь по-русски, верно? – спросил Пепе Хуана Диего.
– Нет-нет, она имеет в виду писателя. Это писатель русский, – пояснил мальчик.
– Как ты ее понимаешь? – спросил его Пепе. – Иногда я не уверен, что она говорит по-испански.
– Конечно, это испанский! – воскликнула девочка. Она нашла книгу, которая заставила ее усомниться в придуманных историях и в беллетристике, и передала ее брату Пепе.
– Просто язык Лупе немножко особенный, – сказал Хуан Диего. – Я его понимаю.
– Ага, так вот какой русский, – сказал Пепе.
Это был сборник Чехова, „Дама с собачкой“ и другие рассказы».
– Там совсем не про собаку, – пожаловалась Лупе. – Там про мужчину и женщину, которые занимаются сексом друг с другом, хотя они не муж и жена.
Хуан Диего, конечно, перевел это.
– Ее волнуют только собаки, – пояснил мальчик иезуиту Пепе. – Я сказал ей, что для нее это слишком взрослая история.
Пепе затруднялся вспомнить «Даму с собачкой», не говоря уже, разумеется, о самой собачке. Это была история о непристойных отношениях – вот все, что он вызволил из памяти.
– Я не уверен, что вам обоим это подходит, – сказал учитель-иезуит и неловко хохотнул.
Именно в этот момент Пепе осознал, что перед ним английский перевод рассказов Чехова, американское издание; книга была опубликована в 1940-х годах.
– Но это же на английском языке! – воскликнул брат Пепе. – Ты понимаешь по-английски? – спросил он диковатого вида девочку. – Ты умеешь читать и по-английски? – спросил иезуит читателя свалки.
Мальчик и его младшая сестра пожали плечами. «Где я видел раньше, чтобы так пожимали плечами?» – подумал про себя Пепе.
– У нашей матери, – ответила ему Лупе, но Пепе не смог понять ее слов.
– Что насчет нашей матери? – спросил Хуан Диего сестру.
– Его заинтересовало, как мы пожимаем плечами, – ответила Лупе.
– Ты научился читать и по-английски, – медленно сказал Пепе мальчику, а из-за девочки его вдруг непонятно по какой причине пробрала дрожь.
– Английский просто немножко другой – я могу его понять, – ответил мальчик, как будто он все еще говорил о понимании странного языка своей сестры.
Мысли Пепе мчались, опережая одна другую. Это были необычные дети – мальчик мог читать все что угодно; возможно, он был способен понять любые книги. А девочка – ну, она была особенной. Заставить ее нормально говорить было бы непросто. Но разве они, эти дети свалки, не те одаренные ученики, которых искала иезуитская школа? И разве работница с basurero не сказала, что Ривера, el jefe, «не совсем» отец юного читателя? Кто же был их отец и где он? И никаких признаков матери в этой запущенной развалюхе, размышлял Пепе. Полки были сработаны как надо, но все остальное было ветхим хламом.
– Скажи ему, что мы не потерянные дети – он ведь нашел нас, верно? – заявила вдруг Лупе своему талантливому брату. – Скажи ему, что мы не сырье для приюта. И мне не нужно говорить нормально – ты меня и так прекрасно понимаешь. Скажи ему, что у нас есть мать, – он, наверное, знает ее! – крикнула Лупе. – Скажи ему, что Ривера нам как отец, только лучше. Скажи ему, что el jefe лучше любого отца!
– Не тараторь, Лупе! – остановил ее Хуан Диего. – Я ничего не смогу ему сказать, если ты будешь так тараторить.
Много чего тут можно было поведать брату Пепе, начиная с того, что Пепе, вероятно, знал мать детей свалки: она работала по ночам на улице Сарагоса, но также и на иезуитов; она была у них основной уборщицей.
То, что мать детей свалки работала ночами на улице Сарагоса, означало, что, скорее всего, она проститутка, и брат Пепе действительно знал ее. Эсперанса была лучшей уборщицей у иезуитов – понятно, в кого у детей темные глаза и эта привычка беззаботно пожимать плечами, хотя оставалось неясным, откуда в мальчике этот читательский гений.
Что характерно, мальчик не использовал выражение «не совсем», когда говорил о Ривере, el jefe, как о потенциальном отце. Как сказал Хуан Диего, хозяин свалки, «вероятно, не был» его отцом, однако Ривера мог бы и быть отцом мальчика – там еще прозвучало слово «возможно»; именно так Хуан Диего и выразился. Что касается Лупе,
