Дорога тайн - [183]

Хуан Диего отвернулся от Марии-монстра – он не мог больше видеть ее. Флор уже стояла спиной к Деве-великанше, хотя бы потому, что не почитала Деву Марию. Даже Эдвард Боншоу отвернулся от Девы Марии, пусть рука айовца и задержалась на постаменте, как раз под большими ступнями Девы.

Бездомные побрели из храма в никуда; отец Октавио повернулся к бедолагам, собравшимся у главной достопримечательности. Отец Альфонсо и брат Пепе обменялись взглядами, но быстро отвели глаза друг от друга. На этот раз Варгас не обращал особого внимания на Деву Марию – доктор пытался достучаться до сознания двух старых священников. В своем собственном мире, каким бы он ни был, пребывала и Алехандра, незамужняя молодая женщина с молодым, независимо мыслящим доктором. (Это был какой-то другой мир, как бы вы его ни называли – если у него вообще было название.)

Никто больше ни о чем не просил Деву-великаншу, и только один из присутствующих на церемонии, тот, кто не сказал ни слова, продолжал смотреть на Деву Марию. Ривера пристально наблюдал за ней; с самого начала он стал наблюдать за ней, и только за ней.

– Посмотрите на нее, – сказал всем хозяин свалки. – Неужели вы не видите? Вы должны подойти ближе – ее лицо так далеко. Ее голова так высоко, когда смотришь отсюда.

Они все видели, куда указывает el jefe, но им пришлось подойти поближе, чтобы увидеть глаза Девы Марии. Статуя была очень высокой.

Первая слеза Марии-монстра упала на тыл кисти Эдварда Боншоу; ее слезы упали с такой высоты, что получился настоящий всплеск.

– Неужели вам не видно? – снова спросил всех хозяин свалки. – Она плачет. Видите ее глаза? Видите ее слезы?

Пепе подошел достаточно близко; он смотрел прямо вверх, на сломанный нос Девы Марии, когда гигантская, как градина, слеза шлепнулась на него, попав прямо между глаз. Еще больше слез Марии-монстра упало на поднятые ладони человека-попугая. Флор не стала протягивать руку под роняемые слезы, но стояла достаточно близко к орошаемому слезами Марии сеньору Эдуардо, чтобы ощутить брызги от них, и ей было видно заплаканное лицо кривоносой Девы.

У Варгаса и Алехандры слезы гигантской Девы вызвали интерес иного рода. Алехандра неуверенно подставила ладонь под слезу и понюхала каплю, после чего вытерла руку о бедро. А Варгас, разумеется, дошел до того, что попробовал слезы на вкус; кроме того, он вперил взгляд в потолочный свод над Марией-монстром, дабы убедиться, что крыша не протекает.

– На улице нет дождя, Варгас, – заметил Пепе.

– Просто хочу удостовериться, – только и сказал Варгас.

– Когда люди умирают, Варгас, – я имею в виду тех, кого вы всегда будете помнить, тех, кто изменил вашу жизнь, – они на самом деле никуда не уходят, – пояснил Пепе.

– Я знаю, Пепе, я тоже живу с призраками, – ответил Варгас.

Два старых священника последними приблизились к громоздящейся Деве. Церемония прошла не слишком гладко – из тех немногих вещей, которые имели значение для Лупе, получилось слишком мало пепла, а теперь еще этот казус с огромными слезами не такой уж неодушевленной Марии. Отец Альфонсо коснулся слезы на протянутой к нему ладони Хуан Диего – блестящей, кристально чистой капли на сложенной горсткой маленькой ладони.

– Да, вижу, – сказал отец Альфонсо как можно торжественнее.

– Не похоже, что это труба лопнула, – в потолке ведь нет труб? – не без подначки спросил Варгас двух старых священников.

– Никаких труб – это верно, Варгас, – коротко ответил отец Октавио.

– Это чудо, не так ли? – спросил Эдвард Боншоу отца Альфонсо – на лице бывшего схоласта остались дорожки от его собственных слез. – Un milagro – вы ведь так это называете? – спросил айовец отца Октавио.

– Нет-нет, только не называйте это milagro, пожалуйста, – сказал отец Альфонсо человеку-попугаю.

– Слишком рано называть это таким словом – на подобные вещи требуется время. Пока еще это неизученное событие или, можно сказать, цепь событий, – произнес отец Октавио, словно разговаривая сам с собой или репетируя предварительный доклад епископу.

– Для начала надо сообщить епископу… – заговорил отец Альфонсо, но отец Октавио перебил его:

– Да-да, конечно, но епископ – это только начало. Тут процесс, – заявил отец Октавио. – На это могут уйти годы.

– В таких случаях мы следуем процедуре… – начал было отец Альфонсо, но остановился, посмотрев на чашку, из которой Лупе раньше пила горячий шоколад. Хуан Диего все еще держал в руках пустую чашку. – Хуан Диего, если вы закончили с посыпанием, я хотел бы взять эту чашку для протокола, – сказал отец Альфонсо.

Хуан Диего подумал, что Церкви потребовалось двести лет, чтобы объявить Деву Гваделупскую Марией. (В 1754 году папа Бенедикт XIV объявил ее покровительницей тогдашней Новой Испании.) Но не Хуан Диего сказал об этом вслух. Об этом сказал человек-попугай, когда Хуан Диего передал чашку Лупе отцу Альфонсо.

– Вы говорите о двухстах годах? – спросил Эдвард Боншоу двух старых священников. – Нам что, ждать нового Бенедикта Четырнадцатого? Прошло двести лет, пока папа Бенедикт не объявил, что ваша Дева Гваделупская – Богоматерь Мария. Не этот ли процесс вы имеете в виду? – спросил сеньор Эдуардо отца Октавио. – Вы следуете процедуре, как вы выразились, которая займет двести лет? – спросил айовец отца Альфонсо.