Дорога сворачивает к нам - [26]

— Эх, увез бы я тебя, девушка! — проговорил шофер, поднимая ведро.

Ударилось полное ведро о борт, и половина воды вылилась ему на сапоги.

— Я не корова! — усмехнулась Эле, и люди тоже усмехнулись.

И мне понравился хлесткий ответ. Больно смело хозяйничает здесь этот чужой человек. Поить пускай поит, а к чему эти шуточки?

— Так сколько причитается с меня, девушка? — снова спросил шофер, делая вид, что достает кошелек.

Эле ответила звонким смехом, и всем чудно́ стало, что серьезная, утопающая в работе Эле так смеется:

— Меня тебе все равно не купить! — и пошла, что-то напевая.

А шофер Ли́нас (его звали Линас!) смотрел, как она идет в том синем своем халате, и лицо его — взмокшее, с выступающими скулами, с прилипшими ко лбу волосами — становилось все серьезнее. Притихший, удивленный, смотрел он, какой-то совсем уже не гордый и не степенный. Мне показалось, что он и своими «красными» уже не так гордится.

— Красивый палисадник у тебя! — крикнул он Эле, отъезжая.

Ничем не отличался ее палисадник от других: настурции, розы, ноготки.

И Эле знала, что не отличается, но обернулась, словно ей рука на плечо легла, и посмотрела на свои грядки с цветами. Потом повернулась к дороге и долго глядела, а уже не было ни грузовика, ни коров.

— Эле, Рочкене велела сказать: на примерку завтра! — тронула я ее обмякшую руку.

Она вздрогнула.

— Что?

Обычно Эле всегда все понимает с полуслова, а тут не сразу поняла, чего я от нее хочу. Может быть, не сразу и узнала меня.

Неужели Эле забыла о нашей тайне?

— Ведро помял! — причитал посреди двора Ляксандра. — Что тут — заезжий двор, чтобы всякие пастухи шлялись? В другой раз чтобы не впускала! Слышишь?

Последние слова относились к Эле.

Эле всегда немного сутулится — наверное, от вечных коромысел с пойлом и водой. Если отец кричит на нее, она еще больше горбится. И Ляксандра привык, что Эле еще ниже гнет плечи и голову, когда он ругается.

А тут она в ответ повела плечами, словно стряхивая что-то. Эле сильная — какую хочешь тяжесть стряхнет, если только решится.

Ляксандра смотрел на дочь, выпучив глаза. Что это с ней? Что случилось? Что еще будет?

И я смотрела, смотрела, ничего не понимая, но довольная, что она не уступает хитрому старику.

— Обязательно примерим завтра! — Эле так прижала меня к своей груди, что у меня даже плечи заболели.

АНУПРАС И ЕГО БЕЛКА

Я, кажется, уже рассказывала, что к нам захаживают пассажиры. Одни довольствуются водой, молоком, а другим хочется чего-нибудь покрепче.

Но самогонка вывелась года два назад, когда начальником районной милиции поставили Ванаге́лиса. Это у него фамилия такая — Ванагелис[2], — а сам он вовсе не похож на ястреба: низенький, толстый, глаза голубые. Разговаривая, похлопывает себя по животу, облизывает нижнюю губу, иногда конфеты раздает ребятам, словно ксендз. Он и «баюшки» пропоет малышу, взяв на руки. Вот так, по-хорошему, без ругани, Ванагелис разузнал, кто и где самогон варит. Однажды он собрал в кучу все «аппараты» и сжег их посреди улицы на глазах у прыгающей вокруг детворы.

Я до сих пор помню тот костер, люди целый год о нем судачили. Это было необычайное событие, затмить которое может, пожалуй, лишь появление дороги. Уничтожив «аппараты», Ванагелис как бы между прочим сказал:

— Ну, а теперь, если повторится, будете иметь дело со мной!

Будто бы и не он самогонщиков выследил, не он «аппараты» уничтожил! Да, может быть, и смешон Ванагелис, но только после того случая никто больше не осмеливается даже каплю самогона сварить.

Те, кто просит «покрепче чего-нибудь», удивляются. Как это здесь, в такой деревушке на отшибе, среди болот, у самого леса, никто «не гонит» самогон? Видно, они не знают Ванагелиса… А Ванагелис, если слово сказал… Ну, о Ванагелисе вы еще услышите.

Между прочим, Анупрасу Ванагелис не запрещает варить пиво. Нет, он не покрывает его, не думайте! Он просто не знает, чем промышляет Анупрас. Когда кто-либо жалуется на Анупраса, Ванагелис моргает голубыми глазками и пожимает круглыми плечами. А приезжая в Гургждучай, проходит мимо клети Лаздаускасов, даже головы не повернув.

И почему он, везде такой суровый и зоркий, тут проходит молча? Ведь прямо перед клетью сохнут на крылечке котлы из-под пива.

Я догадываюсь почему, но говорить вслух не стану. Если все начнут об этом языками молоть, то Ванагелис не сможет молча пройти мимо клети… И придется ему составить протокол… А тогда…

Так что любители «покрепче» заглядывают к Анупрасу освежиться. Не ахти какое у Анупраса пиво — слепая работа! Ощупать-то он ощупает, да разве очистит хорошенько свеклу, процедит как следует? И как ему вытащить попавшую соринку или щепочку? Бывает, и жук в кипящий котел залетит. Сердятся охотники до этого пойла, ворчат, но пьют и с крылышками, а Анупрасу плевать:

— Хотите пейте, хотите нет. Я вас в гости не звал.

Не мила Анупрасу эта работа, не мило и людей таким пивом поить. И особенно теперь, когда через нас пролегла такая дорога, повеяло таким большим, интересным миром…

И еще Анупрасу худо, что не может больше сам по улице ходить. Урчат и урчат эти машины. Могут раздавить, как картофелину, вкатившуюся под колеса. Казюкас не водит Анупраса, у него своих хлопот по горло.