Дорога свободы - [33]

Уже шел март, наступала весна. Небо над Чарльстоном было такое синее, каким оно не бывает больше нигде в мире. Над заливом с криком носились чайки; проливался тонкий, как туман, дождь, потом утихал, и небо сияло еще ярче прежнего. Один делегат предложил с места, чтобы этот год был назван «Годом славы»; его предложение отвергли со смехом, однако все чувствовали, что этот год не похож на другие, и репортер «Нью-Йорк Геральда» писал:

«Здесь в Чарльстоне ставится неслыханный в истории человечества эксперимент — многообещающий и в то же время абсолютно невероятный».

Трое бывших солдат Южной армии напали на улице на делегата Чарлза Кавура, почтенного пожилого негра, и жестоко его избили; но того взрыва, которого все опасались, в Чарльстоне так и не произошло. Карликовые пальмы выпустили зеленые листья, и Гидеон, наслаждаясь свежим морским бризом, стоял на набережной и смотрел, как по заливу скользят шхуны, распустив белые паруса. Недавно ему попалась книга под заглавием «Листья травы» ¹ и в ней он прочитал такие строки:

Скажи, старый друг, чего тебе нужно?

Земля! Ты чего-то ждешь от меня.

«Чего тебе нужно» — звенело у него в ушах: ему нужен был весь мир — и вот он лежал перед ним, стоило только руку протянуть. Даже грузчики, с песней разгружавшие баржу, знали, что этот год — благословенный год. Теперь Гидеон учился уже не в одиночку: восемь делегатов собирались два раз в неделю у Кардозо и изучали американскую историю и экономику; двое из них были белые. И однажды после заседания Гидеона нагнал Андерсон Клэй и крикнул:

— Джексон! Подождите минутку!

Гидеон остановился, дождался его, и они пошли рядом. Клэй был еще выше ростом, чем Гидеон; его длинные желтые волосы сверкали на солнце, как медные.

— Вот о чем я думал все эти дни, — начал он без предисловий. — Я понимаю так: вы с нами, а не против нас.

— Как это?

— Столько негров, как в этом конвенте, я, честное слово, за всю жизнь не видал. Сперва я было решил: нечего мне тут делать, видно, надо уезжать домой да поднимать бунт! Не желаю жить в негритянском царстве!

— Напрасно вы так... — мягко сказал Гидеон.

^{Книга известного американского поэта XIX века Уота Уитмэна.(Прим. перев.)}

— Да. А теперь я думаю: кто его знает, может, и в самом деле можно неграм и белым жить вместе. Хотите потолковать со мной об этом?

— Буду очень рад, — сказал Гидеон.

Некоторое время они шли молча: ни тому, ни другому не было по силам разом опрокинуть столь давно разделявшую их преграду. Они шли по узким улицам Чарльстона; они шли вдоль белых стен, которыми дома отгородились от всего мира; они шли по ярким лужицам солнечного света, и, наконец, Клэй сказал:

— Что делает человек, когда создается новый мир? Или сам его строит, или старается его разрушить. И вот те господа, что уже наладились его разрушать, мне очень не нравятся.

Гидеону мало приходилось спать в эти дни. Работа в комиссии сблизила его с Кардозо, и он не обижался, когда этот ловкий вылощенный мулат пользовался им как тараном. Один был продуктом культуры, другой только ее хлебнул и уже был опьянен ею. Оба соединили усилия ради достижения одной цели — всеобщего обязательного обучения, которое оба считали в известном смысле краеугольным камнем всей новой конституции. У них была сильная поддержка, но была и оппозиция; несогласные уговаривали их:

— Пойдите на компромисс! Нельзя требовать, чтобы население, сплошь неграмотное, все поголовно посылало детей в школы!

— Почему?

— Они не пошлют.

— Так сделаем обучение обязательным.

— Кто будет работать в поле, если вы из всех сделаете адвокатов?

— Не все идут в адвокаты, даже в Новой Англии, где процент грамотности так высок. Грамотный человек так же хорошо может работать в поле, как и неграмотный.

— Белые не пойдут в одну школу с неграми.

— Так построим отдельные школы для тех, кто иначе не может. Но все дети, черные и белые, должны ходить в школу.

— Это бред! Никогда еще у нас не было такого закона.

— Ну, а теперь будет. Надо же когда-нибудь начать.

— Как могут каролинские негры осуществить то, что не удавалось самым передовым людям в мире?

— А мы попробуем.

Наконец комиссия внесла законопроект на обсуждение, и разгорелись жаркие и продолжительные дебаты. Гидеон с удивлением отметил, что поддержка пришла оттуда, откуда ее меньше всего ожидали, — со стороны южан, белых бедняков, которых газеты поносили еще яростней, чем негров, — презренной «белой швали», долговязых и сухощавых людей с соломенными волосами и медлительной речью, которых послала в конвент безземельная и нищая масса издольщиков, ютившаяся в болотистых низинах или в глухих лесных углах. Андерсон Клэй встал и завопил во весь голос:

— К чорту! Я за! Если нельзя иначе, как чтоб негры и белые ходили в одну школу, — пускай! Все равно, я за школу, хотя бы и такую! Я могу сидеть в конвенте с неграми, ну и мой сын может ходить в школу вместе с негритянскими детьми!

Клэр Бун из болотного района Пи-Ди сказал:

— Я был на войне. Я три года провоевал, пока научился читать так, чтоб уметь прочитать газету, книгу. Мои два брата погибли на войне — ради чего? Война за то, чтобы горсточка рабовладельцев не потеряла власть? И за это мы воевали! Мы не знали, господи боже мой, откуда нам было знать! Нет, довольно! Дайте нам знание, знание! Обучайте народ, и наплевать мне на последствия! Сидим тут, народные представители от всего штата, и слово правды вымолвить боимся — ах, ах, какие будут последствия!