Дорога судьбы - [10]

Иеремия подошел, собираясь помочь ей, но, вместо того чтобы одернуть платье, неожиданно для самого себя медленно потянул вверх, стаскивая его через рыжую голову Мэри-Эллен. Бросив платье на кровать, Иеремия прижался губами ко рту медноволосой красавицы и притянул ее к себе. Хоть он и бывал здесь каждую неделю, но всякий раз удивлялся тому, как изголодался по ней, по ее атласному телу, по душистым волосам, пахнущим розой. Этот аромат был частью Мэри-Эллен, умевшей заставить Иеремию забыть о том, что у нее есть и другая жизнь. Лежа в его объятиях, она не вспоминала ни о детях, ни о работе, ни о борьбе за существование. Так продолжалось из недели в неделю, из года в год. Она смотрела в глаза любимого человека, который никогда не понимал, сколь велика ее любовь. Но она знала Иеремию, как свои пять пальцев. Он любил свое одиночество, свою свободу, свои виноградники и прииски. И не смог бы изо дня в день жить с женщиной и тремя чужими детьми. Для этого он был слишком занят, слишком погружен в дела собственной империи, которую построил и продолжал строить. Она уважала его за это, любила и не требовала того, чего ей не хотели дать. Она брала только то, что ей давали: одну ночь в неделю. Отказ разделить быт не давал охладеть взаимной страсти. Иногда Мэри-Эллен приходило в голову, что их отношения могли бы стать другими, если бы она родила Иеремии ребенка, однако думать об этом было поздно. Врач предупредил ее об опасности, а сам Иеремия, похоже, не хотел детей. По крайней мере он ни разу не заговаривал об этом, хотя не обижал ее дочерей и сына, когда видел их. Но, приходя сюда, он думал вовсе не о детях. Все его мысли и чувства занимало то, что находилось сейчас перед его глазами: нежная, как тонкий пергамент, пахнущая розой кожа и зеленые изумруды очей, блеск которых отражался в его собственных глазах. Иеремия осторожно опустил Мэри-Эллен на постель и принялся развязывать розовый корсет, который удивительно быстро поддался его опытным пальцам. С длинных красивых ног соскользнули панталоны, и вскоре Мэри-Эллен лежала перед ним, сияя наготой. Вот зачем он приезжал сюда каждый раз... Чтобы пожирать ее глазами, языком и руками до тех пор, пока она не окажется под ним, задыхающаяся от неистового желания принадлежать ему. Давно Иеремии не хотелось обладать ею так, как сегодня. Казалось, он не мог насытиться пьянящим ароматом ее волос, ее плоти и духов. Иеремии хотелось отогнать воспоминания о давно умершей невесте и о печальной ночи, которую он провел с Джоном Хартом. И Мэри-Эллен должна была помочь ему в этом. Она почувствовала, что у Иеремии выдалась нелегкая неделя, хотя и не знала, что именно случилось, и постаралась отдать ему как можно больше, чтобы заполнить возникшую пустоту. Она была не мастерица выражать чувства словами, но понимала его инстинктивно, по наитию. Сонная, умиротворенная Мэри-Эллен лежала в объятиях Иеремии и легонько касалась его бороды.

– Тебе хорошо, Иеремия?

Терстон улыбнулся, в который раз убедившись в том, насколько она его знала.

– Да... Спасибо тебе... Ты такая милая, Мэри-Эллен...

Она обрадовалась. Казалось, Иеремия оценил ее старания.

– У тебя что-то случилось?

Иеремия долго колебался. То, что довелось ему испытать прошлой ночью, странным образом переплеталось с его давними чувствами к Дженни. Почему он вспомнил об этом? Ведь прошло восемнадцать лет...

– Тяжелая ночь. Я был у Джона Харта...

Удивленная Мэри-Эллен приподнялась, опершись на локоть.

– Я не знала, что вы разговариваете...

– Вчера вечером я был там. У него умерли жена и дочь... – Иеремия осекся и закрыл глаза, вспомнив лицо мертвого Барнаби. – Его сын скончался уже при мне. – По его щеке покатилась слеза.

Мэри-Эллен осторожно утерла ее и обняла Иеремию. Высокий, сильный, мужественный, а такой мягкий и добрый... Она еще больше любила его за эту слезу, не оставшуюся одинокой.

– Он был совсем маленький... – Оплакивая мальчика, которому закрыл глаза прошлой ночью, он прижал к себе Мэри-Эллен, стыдясь чувств, которые не смог сдержать.

Этот поток хлынул из глубины его души.

– Бедняга, потерял всех троих разом...

Чуть успокоившись, Иеремия сел на постели и посмотрел на Мэри-Эллен.

– Ты хорошо сделал, что поехал к нему, Иеремия. Никто бы не поступил так на твоем месте.

– Я знал, каково ему.

Она слышала о Дженни от Ханны, знавшей Мэри-Эллен с детства и часто встречавшейся с ней на рынке в Калистоге. Однако сам Иеремия никогда не говорил о своей умершей невесте.

– Со мной однажды тоже случилось нечто подобное.

– Я знаю. – Ее голос был нежным, как лепестки роз, лежавшие возле кровати.

– Я догадывался. – Иеремия улыбнулся и вытер слезы. – Прости меня...

Он вдруг застеснялся, но ему полегчало. Ах, Мэри-Эллен, добрая душа...

– Бедный парень, ему придется нелегко.

– Он выдержит.

Кивнув, Иеремия посмотрел на Мэри-Эллен.

– Ты знаешь его?

Она покачала головой:

– Я встречала его в городе, но мы никогда не разговаривали. Говорят, он упрям как мул, и даже еще упрямее. Такие люди обычно не сдаются, что бы с ними ни случилось.

– Я так не думаю. По-моему, он просто очень молод, очень силен и если чего-то хочет, то хочет по-настоящему. – Иеремия улыбнулся. – Я бы не стал с ним работать, но восхищаюсь тем чего он добился.