Дорога стального цвета - [46]

Шрифт
Интервал

— Там у меня все, — вяло махнул рукой сухощавый. — Все, видать, на труху пошло. Прошлым летом дом дочке ставил. Сам уж не помню, как оно вышло: нога возьми да соскользни с доски, а я со всего маху и хрястнись грудью о венец. Прям подорвалось в нутрях. Год уж маюсь.

— Лечиться бы вам надо.

— Дак и лечусь. А когда тут лечиться? Их у меня семеро, и каждый жилы рвет. Одного оженишь, а уж другая на выданьи. С этой управишься, с кровушкой соберешься кое-как, а там снова да ладом. Да не как-нибудь, а чтоб не хуже, чем у людей!.. Вот я и говорю: чем ему передо мной оправдываться? Я ведь наперед про него все знаю.

Сухощавый посмотрел на Зуба с видом неподкупного судьи, который умеет видеть человека насквозь. Зуб уже жалел, что подсел к этим людям. Лучше уж на крыше ехать, чем так. Однако и уйти неловко.

— Тут и гадать нечего, — продолжал Зубов обличитель. — Из ФЗО сбежал. Год-то у них начался, а он, значит, к отцу с матерью — снова на шею. Так я гутарю или не так?.. Я-то знаю, у меня у самого младший такой же — пори не пори, ничем из него лодыря не вышибешь.

Зуб все же не выдержал: поднялся и пошел к прочь.

— Вишь, вишь! — злорадно неслось ему вслед. — Вот и погутарь с ними…

Зуб вылез на крышу вагона, уселся на гармошке. Нехорошо было у него на душе. Это верно, что он сейчас дармоед. Но ведь не потому, что работать не желает. Просто у него за последнее время все так неуклюже складывается. А работать-то он умеет. Может, не хуже этого больного мужика.


34

В детдоме ребятня работала всерьез и много. Работала с самых младших классов на детдомовских полях и огородах. Под неокрепшими детскими руками землица была неподатлива, корзинки с картошкой и разным овощем тяжелехоньки. На подводу поднимаешь такую корзинку, глаза на лоб лезут. Бывало, сядет ребятня на куче ботвы, а директор тут как тут — прямой как доска, на голове седой ежик, лицо — суровая маска, и все движения какие-то строгие, порывистые. Переступает грядки скрипучим протезом, нетерпеливой рукой на палочку опирается и успевает ею былинки на ходу сбивать, будто и они перед ним провинились.

Зуб шепчет: «Сидим, не встаем». И ребятня сидит, потому что выбилась из сил. А директор подходит и командует негромко, но так твердо, как только он один умеет: «Встать!» И все встают. Остается сидеть только Зубарев. Сидит и ждет, как директор сейчас гаркнет на него. И в самом деле:

— Встать!

Директор, чуть что, сразу переходит на крик, который никто в детдоме не выдерживает. Зубарев встает. А директор снова негромко, но твердо:

— Ваша бригада за последние полтора часа отдыхала пять раз. Я смотрел и терпел. Теперь так: когда все уйдут, вы будете работать еще час. Все!

И скрип протеза удаляется. Скрип этот унылый; кажется, что он может принадлежать только человеку, который не умеет улыбаться. От этого скрипа чугунная тоска наваливается на малолетнюю бригаду.

В конце дня, когда все, кроме одной бригады, уже собрались домой, Зубарев нечаянно подслушал разговор директора с недавно принятым врачом детдома — молодым и длинным словно жердь Сергеем Николаевичем. Зубарева послали к грузовой машине за порожними мешками. В кабине сидел директор — давал отдых натруженной за день ноге.

— …Я считаю, Иван Федотович, — взволнованно говорил врач, и голос его срывался на петушка, — я считаю, что детям вредно так много работать.

Зубарев наклонился за мешками. Видны были длинные ноги Сергея Николаевича, в стоптанных ботинках и коротких брюках. Он стоял по другую сторону грузовика у раскрытой двери кабины.

— Уважаемый Сергей Николаевич, — со слабой сдержанностью отвечал директор. — Вы молоды и не понимаете некоторых вещей.

— В данном случае я должен понимать одно, — дрожал голос врача, — то, что это противоречит медицинским нормам. И я…

— Не надо! — вскричал вдруг директор, и протез его нервно загремел в кабине. — Не надо размахивать перед моим носом вашими медицинскими нормами! Не надо, прошу! Потому что есть еще и другие нормы!

— Для них, для них, — зазвенел доведенный до самой ломкой ноты голос врача, — для тех, которые растут без родителей…

— Вот именно, без родителей! И потому их надо готовить к самостоятельной жизни. Готовить лучше, чем некоторых оболтусов, которые растут с родителями, с бабками, с тетками и всякими дедушками! Вам это ясно, уважаемый Сергей Николаевич? Ясно вам, каким мы вынуждены подчиняться нормам?

— Как врач я протестую! Я…

— Сколько угодно! — снова возбужденно загромыхал протез. — Только протестуйте где-нибудь в другом месте. Нам не нужны протестующие врачи, они мешают нам воспитывать детей. Все!

Ухнула закрываемая дверь кабины.

Примерно через месяц, когда в голых ветках засвистала осень, по спальным корпусам детдома ходила с осмотром новая врачиха — полная, румяная женщина, с крупной родинкой в уголке постоянно улыбающегося рта. Она открывала двери в комнаты и говорила:

— Здравствуйте, дети. Здоровы?.. Ну и будьте здоровы.

…Размышляя о своем детдомовском детстве, о мужике-обличителе, Зуб думал, что никогда не стал бы нападать на человека, не зная, кто он и что он.


35

Часа через два впереди показалась станция. В стороне от нее высились какие-то стальные конструкции, трубы, высокие корпуса. На путях стояло много составов с цистернами. Лязгал вагонами маневровый паровоз. Уже по станции, по вокзалу было видно, что город Бугуруслан невелик.


Еще от автора Пётр Митрофанович Столповский
Про Кешу, рядового Князя

«Про Кешу, рядового Князя» — первая книга художественной прозы сытывкарского журналиста Петра Столповского. Повесть знакомит читателя с воинским бытом и солдатской службой в мирное время наших дней. Главный герой повести Кеша Киселев принадлежит к той части молодежи, которую в последние годы принято называть трудной. Все, происходящее на страницах книги, увидено его глазами и прочувствовано с его жизненных позиций. Однако событийная канва повести, становясь человеческим опытом героя, меняет его самого. Служба в Советской Армии становится для рядового Князя хорошей школой, суровой, но справедливой, и в конечном счете доброй.


Волк

Драматические события повести Петра Столповского «Волк» разворачиваются в таёжном захолустье. Герой повести Фёдор Карякин – из тех людей, которые до конца жизни не могут забыть обиду, и «волчья душа» его на протяжении многих лет горит жаждой мести...


Рекомендуем почитать
Повести и рассказы

Леонид Николаевич Андреев (1871–1919) – русский писатель, представитель Серебряного века русской литературы. Рассказ «Баргамот и Гараська» (1898) – литературный дебют Андреева. Именно после публикации этого произведения на писателя обратил внимание Максим Горький. А спустя несколько месяцев Горький попросил молодого писателя выслать «хороший рассказ» для популярного литературного журнала. Так в свет вышел рассказ Л. Андреева «Петька на даче» (1899). Тяжелая жизнь маленького Петьки, помощника парикмахера, невероятным образом изменилась, когда он попал на господскую дачу в Царицыно. Грубиян и хулиган Сашка – герой рассказа «Ангелочек» (1899) – преображается, увидев на рождественской елке восковую фигурку ангела.


Дорога в Сокольники

Для младшего школьного возраста.


Два лета

Этим летом Саммер Эверетт отправится в Прованс! Мир романтики, шоколадных круассанов и красивых парней. На Юге Франции она познакомится с обаятельным Жаком… Или она останется дома в Нью-Йорке… Скучно? Едва ли, если записаться на курс фотографии вместе с Хью Тайсоном! Тем самым Хью Тайсоном, в которого она давно влюблена. Этим летом Саммер будет невероятно счастлива… и невероятно разбита. Ведь от себя не убежишь, как и от семейных секретов, которые ей предстоит раскрыть.


Дети лихолетья

В августе 42-го герои повести сумели уйти живыми из разбомбленного города и долгие месяцы жили в эвакуации, в степном заволжском селе. Но наконец в апреле 1943-го сталинградские дети стали возвращаться в родной дом и привыкать к мирной жизни — играть, дружить, враждовать, помогать друг другу и взрослым.


Встретимся на высоте

«Встретимся на высоте» — третья книга тюменской писательницы для подростков. Заглавная повесть и повесть «Починок Кукуй», изданные в Свердловске, уже известны читателю, «Красная ель» печатается впервые. Объединение повестей в одну книгу не случайно, ибо они — о трех юных поколениях, неразрывно связанных между собою, как звенья одной цепи. Тимка Мазунин в голодные двадцатые годы вместе с продотрядом заготавливает хлеб в глухих деревнях одной из уральских волостей и гибнет от рук злобствующих врагов.


Я хотел убить небо

«Я всегда хотел убить небо, с раннего детства. Когда мне исполнилось девять – попробовал: тогда-то я и познакомился с добродушным полицейским Реймоном и попал в „Фонтаны“. Здесь пришлось всем объяснять, что зовут меня Кабачок и никак иначе, пришлось учиться и ложиться спать по сигналу. Зато тут целый воз детей и воз питателей, и никого из них я никогда не забуду!» Так мог бы коротко рассказать об этой книге её главный герой. Не слишком образованный мальчишка, оказавшийся в современном французском приюте, подробно описывает всех обитателей «Фонтанов», их отношения друг с другом и со внешним миром, а главное – то, что происходит в его собственной голове.