Дорога соли - [75]

Таиб усадил меня на свободную подушку возле группы хихикающих девушек, присматривающих за своими младшими братишками и сестренками, а сам куда-то ушел.

— Ждите меня здесь, — сказал он… Хм, как будто у меня был выбор. — Я на минутку.

Я смотрела, как он пробирается через толпу, и вдруг почувствовала на себе взоры старух, сверлящих меня сверкающими черными глазами так, словно они хотели что-то выпытать. Эти вороны заметили, что я тоже на них смотрю, твердо выдержали мой взгляд, а потом вдруг снова затрещали, как сороки, то и дело бросая на меня острые взгляды и шевеля птичьими пальцами. Ясно, о чем они думают. Теперь, после случившегося в Тиуаде, я читала мысли этих женщин так же легко, как собственные. Чувствуя себя крайне неуютно под их явно неодобрительными, испытующими взглядами, я порылась в сумочке в поисках мобильника, чтобы послать Ив еще одно сообщение, готовая на все, лишь бы дружески пообщаться на родном языке хоть с кем-нибудь, но сначала мне под руку попался амулет.

Я нащупала его грани, и вот он лежит у меня в ладони, твердый и уже столь знакомый. Странное дело, прикосновение к нему успокоило меня. По руке будто прошла волна тепла, и я вдруг подумала, что, в конце концов, все идет хорошо. Я не враг, вторгшийся на чужой праздник, не чужеземка из далекой страны, но желанная гостья. Даже более того, я участница праздника, как и все остальные. Этот барабанный бой, громкий, проникающий до мозга костей, уже стал частью моего существа, и сердце мое билось в том же ритме. Когда Таиб наконец протолкался ко мне, я с веселым видом сидела на своем месте, у меня на коленях устроилась какая-то девчушка, другая заплетала мне волосы. Я хлопала в ладоши и покачивала головой в такт музыке, словно делала это всю жизнь.

Он улыбнулся и изящно опустился на землю рядом со мной, держа в руке большую тарелку с какой-то едой. За ним явился и Азаз с двумя серебряными кувшинчиками, один из которых был с узким горлышком, и перекинутым через руку белым полотенцем. Азаз встал рядом со мной на колени и полил мне на руки. Как это утонченно-вежливо! Вымыв руки и вытирая их полотенцем, я улыбнулась ему. Он ответил мне тем же, снова обрел свой обычный веселый вид, потом быстро исчез вместе со своими сосудами. Дети тоже куда-то пропали, но сначала Таиб сделал пассы руками и достал из ушей полные горсти миндаля, а они в ответ счастливо захихикали.

— Да вы просто фокусник, — заметила я, когда музыка на минутку смолкла.

— У меня много племянников и племянниц. Упражняюсь каждый день.

— А своих детей что ж не заведете? Не хочется?

Он подал мне тарелку с дымящейся бараниной с овощами и большим куском лепешки. От еды исходил потрясающий аромат специй и фруктов. Нос мой сам собой зашевелился, словно у собаки. Он смотрел, как я ем, не отвечая на вопрос. Стоило мне попробовать эту вкуснятину — и я сразу обо всем забыла. Сочное, в меру сдобренное мясо молодого барашка весьма удачно дополнялось мягким черносливом, перцем чили, чесночком и еще какими-то специями, которых я не могла угадать. Это было что-то вроде лепестков розы и сандалового дерева или еще чего-то, не имеющего названия в нашем языке. Такое знают и употребляют только берберы. Я запамятовала и про свой вопрос, и про то, что на него полагается получить ответ, пока не уничтожила половину предложенной мне порции. Тут я виновато подняла голову и увидела, что Таиб смотрит на меня изумленными и пристальными глазами.

Я проглотила очередной кусок и повторила вопрос:

— Так у вас нет своих детей?

— Это мое личное дело.

— Правда? Сегодня мне весь день везет на личные разборки. Например, ваша дорогая кузина Хабиба мне нахамила.

— Не может быть! — Брови его взлетели вверх.

Я не собиралась в точности передавать ее слова. Неловко все-таки, еще обидится, да и ни к чему. Не дай бог, подумает что-нибудь не то, будто я с ним флиртую или еще что.

— А еще она сказала, что вы с ней помолвлены.

Лицо его застыло, замкнулось, стало отстраненным, словно окошко, закрытое ставнями.

— Было такое, — отозвался он после долгой паузы. — Когда-то давно.

— И что случилось?

— Это дело семейное и касается нас двоих. Я не хочу обсуждать его с посторонними.

Так, получила. Я обиженно откинулась назад, пока Таиб приканчивал еду. Потом он поднялся, взял пустую тарелку, не сказав ни слова, исчез в толпе, но через несколько минут вернулся. Под мышкой у Таиба торчал барабан, огромный, как тамбурин, в руке он сжимал еще один, представляющий собой два глиняных горшка, обтянутых кожей. Большой Таиб передал Азазу, они уселись, с крестив ноги, на циновку прямо посередине толпы и принялись отбивать какой-то задорный синкопированный ритм. Скоро с десяток или даже больше мужчин образовали вокруг них широкое кольцо, подхватив ритм каждый на своем инструменте или просто прихлопывая в ладоши. К ним подсел высокий молодой человек, в руках у которого было что-то очень похожее на банджо, и бойкие струны вплелись в общую мелодию.

Я сидела и смотрела, как Таиб играет и поет. Он закрыл глаза и всем своим существом отдался музыке. У него был негромкий приятный тенор. Таиб пел задушевно, страстно и свободно, бередил, что называется, душу и сам не сдерживал своих чувств. Видно было, как сухожилия растягиваются на его шее. Сама не знаю почему, но меня это удивило. До сих пор я и подумать не могла, что он, человек страстный и по-своему харизматичный, способен, как говорится, держать пением аудиторию. Теперь танцевали все. Мужчины делали шаг или два в сторону, почти не отрывая подошв от земли, и, хлопая в ладоши, возвращались на прежнее место. Женщины помоложе быстро двигались, покачиваясь из стороны в сторону, исполняя нечто вроде сдержанного танца живота, к тому же скрываемого одеждой. Их руки трепетали в воздухе, порхали туда-сюда, а те, кто постарше, раскачивались, подпрыгивали, приседали и при этом смеялись. Они больше не походили на черных ворон, как мне казалось еще совсем недавно. Песня все продолжалась, ей будто не было конца, она без перехода сменилась другой, потом третьей. Кто-то принес зеленый чай в стаканчиках, маленькое печенье, пахнущее миндалем, финики, что-то еще, внешне напоминающее сливочную помадку, и я с энтузиазмом протянула руку к лакомству. Увы, по вкусу оно оказалось не лучше древесины бальзы,