Дорога соли - [52]

— Открой его, — приказал Амастан, лицо которого оставалось мрачным.

Мариата покрутила в руках талисман, разглядывая со всех сторон, поковыряла ногтем бороздки сверху и снизу, но амулет казался ей цельным. Она покрутила сердоликовые кружки, нажала на шишечку посередине: нет, ничего, посмотрела с обратной стороны, ища, где бы можно было открыть его, но и там ничего не нашла.

— Как? — спросила она.

Амастан протянул руку, взял амулет и сдвинул пальцем шишечку вбок.

Амулет открыл свой секрет: потаенную полость, в которой… в которой оказалось пусто. Мариата посмотрела на Амастана. Тот даже не пошевелился, его лицо было очень близко, она ощущала тепло его дыхания.

— Здесь ничего нет, — сказала Мариата, констатируя очевидное.

— Я ходил к Тане и просил ее вложить в него заклинание-оберег. Но она… прикоснулась к амулету, что-то увидела и… поняла. Тана хотела забрать у меня амулет, сказала, что на нем сглаз. Я рассердился, силой отнял его у нее и ушел с проклятиями. Потом я решил пойти к марабу и купить у него стихи из Корана, но так и не дошел. Не знаю, что мне помешало, может быть, предрассудок или гордость. Я думал, что подарок и так хорош, а любовь моя столь сильна, что сама защитит ее от бед. — Амастан покачал головой. — Не знаю, о чем я думал. Манта была рада, когда я вручил его ей. Он очень древний и сделан из чистейшего серебра. Она носила его на себе все время, пока…

— Пока что?

Мариата должна это услышать во что бы то ни стало.

Амастан не торопился с ответом. Дыхание его, затрудненное, неровное, постепенно замедлялось, успокаивалось.

— Наше новое правительство, которое называет себя независимым, состоит в основном из выходцев с юга, то есть тех, кто нас ненавидит. Они обвиняют нас в том, что мы поработили их предков, оскорбляем и бесчестим их народ, и пользуются этим предлогом, чтобы преследовать нас. В правительстве есть силы, которые используют свою власть против нас, устанавливают произвольные границы, препятствуют нашим племенам пересекать их без документов, необходимых по их законам. Но при чем здесь границы и документы? Туареги всегда кочевали и вели торговлю от Сахеля[42] до самого моря. Кто они такие? Вооружились русскими автоматами, надели западную военную форму и думают, что нас можно называть нецивилизованными варварами и пытаться навязать нам свой образ жизни? Эти люди всегда ненавидели наш народ, потому что мы были свободными, а они — жалкими и ничтожными. Мы отказываемся жить в их убогих и грязных городах, подчиняться их правилам и законам, замыкаться в пространстве, обозначенном их границами. Свои дела они прикрывают словом «закон», а на самом деле это притеснение, гнет и убийства. Трусы! — Он с силой ударил кулаком по скале. — Любое сопротивление они используют как повод для нападения на безоружных стариков, женщин и детей. — Голос его застрял в глотке.

Искоса взглянув на него, Мариата увидела слезы в сверкающих глазах.

Манта жила в одном из северных селений. Она рассказывала Амастану, что прежде случались беспорядки, но главным образом мелкие, незначительные. Люди из народа сонгаи, живущие в деревнях и осмелевшие после смены правительства и ухода французов, стали совершать набеги и грабить все, что попадется им под руку, не брезгуя ничем. Они угоняли скот, забирали запасы пищи, одеяла, даже кухонную посуду. Все жалобы оставались без ответа. Все больше распространялось слухов о нападениях и несправедливости. Молодые люди, которые были в отлучке с соляным караваном или на охоте, возвращались домой и видели, что стоянка разорена, их невесты и матери ограблены и обесчещены, но власти никаких мер не принимали. В других местах было и того хуже. Стали пропадать люди, которых якобы вызывали на допрос. Всплыли на поверхность старые обиды и неприязнь; отравлялись колодцы, уничтожались посевы.

Молодежь многих племен пыталась организовать сопротивление, но у них не было внятной и согласованной стратегии, силы разрознены. Ответные действия местного масштаба против зверств, которым подвергались их близкие, похоже, только ухудшали положение. Все же это было лучше, чем просто сидеть сложа руки. Амастан вступил в один из таких отрядов сопротивления, действующий в горах Адрар-н-Фугас.

— Мы следовали примеру Каоцена,[43] героя первого восстания туарегов, дрались не как львы, а как шакалы. Нападали, наносили врагу урон сколько могли и скрывались. — Он замолчал, глубоко вздохнул и провел рукой по лицу.

Однажды до них дошел слух о нашествии военных в отдаленные южные районы. Как раз там и жила Манта. Вести были тревожные: женщин намеренно насиловали, чтобы испортить славные родословные туарегов, а детей насильно забирали в города. Амастан пытался убедить остальных бойцов отряда двинуться с ним туда, но у них здесь были свои враги, поэтому он отправился в одиночку.

— Я хотел забрать ее оттуда, увезти подальше от опасности.

Он закрыл глаза. Нависшее над ними синее небо выглядело бледным и угрожающим. Мариате казалось, стоит ей произнести хоть один звук, и оно обрушится на них.

Наконец Амастан подавил волнение и продолжил свой рассказ. Голос его звучал глухо, а глаза застыли, словно он не мог оторвать их от какой-то невидимой точки на реке.