Дорога соли - [49]

— Да, богатый и счастливый, — согласилась Нофа. — Чтоб у него было не меньше пяти верблюдов.

— Десять!

Теперь Мариата слушала шутливую болтовню уже вполуха. Чтобы разжечь в ней интерес к Амастану, хвалить его не требовалось. Положа руку на сердце, она и без того только о нем и думала. Но Мариате любопытно было видеть, что другие девушки как бы не заметили его внимания к ней в эти несколько недель, и за это она была им благодарна. Каждый вечер после захода солнца он искал ее, они гуляли и разговаривали. Однажды юноша взял ее за руку и прикоснулся к ней губами. Когда он смотрел на нее, ей казалось, что его горячие глаза прожигают ее насквозь. Мариату охватывало беспокойное волнение, но она все равно желала этого. День будто пропадал даром, если вечером девушка не замечала, что, сидя с мужчинами вокруг костра, он не поглядывал туда, где у отдельного огня устраивалась она с другими женщинами.

Теперь Мариата принимала образ жизни его соплеменников, который прежде считала ниже своего достоинства. Она окунулась в спокойный ежедневный ритм, на рассвете вставала, помогала доить коз. В те дни, когда девушка не гоняла животных на пастбище, а оставалась в деревне, она толкла зерно, чтобы было из чего днем выпекать тагеллу,[40] работала вместе с другими женщинами, слушала болтовню и сплетни, развлекала их своими стихами, пока они заваривали, а потом выпивали бесконечное количество чайников зеленого чая. Вероятно, простота и всепоглощающая практичность этого нового для нее жизненного уклада приносили ей удивительное чувство покоя.

Но каждое утро, перед тем как приступить к дойке или другим ежедневным обязанностям, она забиралась на самый высокий холм за деревней и внимательно вглядывалась в даль, на восток. Не видно ли каких-нибудь признаков того, что сюда явился Росси, сын Бахеди, чтобы забрать своих верблюдов, да и ее заодно, и снова увезти в Аир? Однажды девушка вдруг поняла, что прошло уже пять полных лун с тех пор, как она бежала от людей кель-базган. Если ему до сих пор не удалось связать ее исчезновение с его ненавистной теткой или заставить харатинов выложить все, что они об этом знали, то его неожиданное появление в Теггарте весьма маловероятно. Кстати, Рахма устроила все так, что оба великолепных белых мехари были отправлены далеко на север, на верблюжий рынок в Гулемиме. Там им слегка подправили клейма, которые говорили о том, что они принадлежат племени кель-базган, и продали задорого, поскольку отборные белые тибестинцы нечасто попадают на рынки в тех местах. Деньги, вырученные за верблюдов, Рахма отдала Мариате и отказалась от положенных ей комиссионных. Это была очень приличная сумма, даже после того как торговцы взяли себе причитающуюся долю.

— Ты сейчас одинока, а я по себе знаю, каково женщине без семьи и денег. Часть можешь вложить в караван, который скоро снова отправится в путь, или доверить Амастану, если он опять возьмется за торговлю.

Мариата думала, что это вряд ли возможно. Из разговоров, которые они вели с сыном Рахмы, не видно было, чтобы он проявлял большой интерес к торговле солью, кстати, вовсе не потому, что она говорила с ним о вещах более серьезных. Всякий раз, когда они приближались к опасной теме, Амастан умолкал и замыкался в себе. Но однажды ночью, когда они гуляли по берегу реки, девушка снова заговорила об этом.

— В свое время я повидал много старых торговых путей, — сказал Амастан, низкий голос которого звучал очень красиво на фоне хора лягушек, исполненного неги, вызова и страсти. — Но я больше не пойду с караваном.

— Расскажи о том, что ты увидел и узнал. — Глаза Мариаты засверкали. — Твоя мать говорила, что ты однажды поклялся дойти до Дерева Тенере, увидеть море и ощутить холод снегов на вершинах самых высоких гор. Еще она упоминала, что ты достиг всего этого.

Алый закат отражался в глазах Амастана, но выражения его лица, укрытого тщательно уложенным тагельмустом, Мариате не было видно. Амастан сел на камень и заговорил, будто обращаясь к толпе слушателей, то и дело помахивая сухой веточкой олеандра, словно это ритмичное движение помогало ему вспоминать. Девушка сразу подумала об одном рассказчике, который когда-то гостил у них дома в Хоггаре. У того в сумке было полно камешков-голышей, каждый из них означал какую-нибудь длинную историю. Этот человек предлагал женщинам залезать в открытую сумку и самим выбирать, что они хотели бы услышать.

Амастан говорил с таким же авторитетным видом:

— Я пересек пустыню камней, пустыню скал и пустыню песка. Пешком и на верблюде я прошел по всем старинным караванным путям. Я видел, как солнце, словно пожар, встает над бескрайним морем песка, как ночь крадет все краски этого мира, оставляя лишь одну, призрачно-серую, и только в небе сияют звезды, похожие на драгоценности райских дев. Я перевозил индиго из красилен в Кано, просо и финики из Ингала в Гат и обратно. Я видел рынки в Тафилальте, где торгуют золотом, и перешел через великий Атлас. Именно там я увидел чистое белое вещество, которое называют снегом. Он холодный, но обжигает кожу, как огонь. В славном городе Марракеше я ходил по центральной площади. Меня ошеломили крики пляшущих ребятишек и говорящих птиц, зазывания заклинателей змей, чародеев, предсказателей и шарлатанов, которых там были сотни. В Агадире я видел бескрайний синий океан, который, как и наши бесконечные песчаные дюны, постоянно движется и изменяется под ласковой рукой ветра. Я ходил торговыми путями, истоптанными тысячами ног, через Антиатласские горы, спускался от укрепленных стен Таруданта через могучий Джебель аль-Кест в красивый город Тафраут, расположенный в оазисе. Это случилось, когда мы пересекли великую пустыню, держа путь к соляным копям в Бильме и Кауаре на территории Судана. Там я увидел прославленное Дерево Тенере. Эта одинокая акация, как древний страж, стоит посредине самой суровой пустоши в мире. Люди из нашего каравана окружили ее кольцом и засвидетельствовали ей свое почтение. Так веками делали все, кто проходил в этих местах. Слепая и колючая, одинокая и крепкая, она стойко держится и не гибнет в знойном жаре пустыни. Это талисман, от которого зависит, будет наш народ жив или нет. Говорят, что если дерево погибнет, то не выживем и мы. Исполнилось мое желание хотя бы раз своими глазами увидеть это дерево, убедиться в том, что оно живо. Это было пять долгих лет назад. Я наблюдаю за тем, что происходит теперь, и боюсь, что оно умирает, а может быть, уже погибло.