Дорога соли - [42]

— Ты колдунья?

— Не совсем так, дитя мое, нет-нет. Просто я умею гадать и время от времени разговариваю с духами. Но здесь всегда найдутся люди, которым нужен повод, чтобы изгнать меня из племени, несмотря на то что я существо слабое.

Высокая женщина-кузнец совсем не казалась слабой. Куда там, с такими мускулистыми руками, огромными кулаками и дородным телом. К тому же на черном, цвета древесного угля, лице ее ярко сверкали живые, полные страсти, карие с золотинкой глаза.

— Пойдем-ка навестим Амастана, и я посмотрю, что там можно сделать.

Увидев, что они входят, Амастан поднял лицевое покрывало и прижался спиной к стенке своего убежища. Мариата подумала, что теперь он похож на собаку, которая боится, что ее сейчас станут бить. Когда они подошли к нему ближе, он не отрываясь смотрел на Тану.

— Амастан, сын Муссы, пора тебе расстаться со своим амулетом. — Женщина-кузнец подошла к нему и протянула руку ладонью кверху.

Амастан продолжал смотреть на нее широко раскрытыми глазами. Правую руку он крепко прижал к груди, а левой придерживал лицевое покрывало, словно оно могло защитить его от инедена. Несколько долгих секунд они стояли неподвижно. Потом Тана заговорила нараспев на языке, которого Мариата не понимала, хотя и слышала имя Амастана, повторяемое снова и снова меж незнакомых, монотонно звучащих слов. Достав из-под платья кусок серебра на длинной нитке, Тана принялась раскачивать его перед ним из стороны в сторону. Видно было, как сверкают глаза молодого человека. Он не мог оторвать их от раскачивающегося маятника.

Так продолжалось долго, у Мариаты стала кружиться голова.

Наконец Тана прекратила свое мелодичное бормотание и отчетливо проговорила:

— Этот амулет держит тебя в плену, Амастан, сын Муссы. Ты должен отдать его. Духи, томящиеся внутри него, должны быть отпущены на свободу. Жестоко держать их там в неволе. Это касается и тебя тоже. Я не прошу отдать амулет мне. Я знаю, ты меня боишься, как и те духи, которых ты стережешь. Отдай его той, чье сердце открыто для тебя.

Она слегка кивнула Мариате, и та шагнула ближе.

— Отдай амулет, Амастан, сын Муссы. Протяни его Мариате, дочери Йеммы, ведущей свой род от Тин-Хинан, пусть она примет его у тебя. Вложи амулет ей в руку. Ну?

Сердце девушки успело сделать несколько гулких ударов, воздух, разделяющий их, будто сгустился и застыл. Амастан, словно во сне, послушно разжал пальцы правой руки и протянул талисман.

Продолжая все так же раскачивать маятник, не отрывая глаз от его лица, Тана тихо продолжила:

— Прими же его, Мариата. Забери у него амулет, не медли. Только ты можешь это сделать, а от злых духов у тебя есть защита, даю слово. Видишь, он доверяет тебе.

Но Мариата все не решалась коснуться амулета. Вдруг злые духи сейчас роем вылетят из него, набросятся на нее и всю оставшуюся жизнь она будет одержима ими? Мариата сойдет с ума, все отвернутся от нее, и она будет обречена жить вне общества, влачить жалкое существование в убогом шалаше, подобном этому вот, скитаться в поисках куска хлеба, как больная собака. Но прочь эти мысли! Ведь сейчас в ее руках жизнь Амастана, она может спасти его. Тана сказала ей так, и, несмотря на всю странность этого существа, Мариата верила, что это правда. Она быстро опустилась перед Амастаном на одно колено и взяла амулет, к которому был подвязан длинный шнурок, унизанный яркими черными бусинами. Ей почудился мгновенный трепет в ладони, словно амулет отдал ей силу, накопленную от Амастана, и замер.

Амастан с трудом оторвал взгляд от маятника Таны и посмотрел на Мариату. Потом он нахмурился, заглянул в свою пустую ладонь, хранившую след амулета, и скривился еще больше. Юноша поднял голову, посмотрел на Тану и тут же снова перевел внимательный взор на Мариату. Наклонившись так, чтобы Тана ничего не заметила, он отнял от лица другую руку, и покрывало упало. Мариата смотрела на него и глаз не могла оторвать. Второй раз в жизни она видела обнаженное лицо взрослого мужчины, но этот жест, в отличие от высокомерного неуважения Росси к принятым нормам поведения, открывал для нее незащищенность и уязвимость Амастана и был дорогим подарком. Да и лицом юноша совсем не походил на двоюродного брата. Черты его были тоньше, изящней. Щеки, слегка отливающие голубизной под клочковатой бородой, оказались совсем светлыми. Перед ней стоял человек, повидавший мир, потрепанный ветрами пустыни, мужчина, закрывающий лицо тагельмустом, ярко-синяя краска которого въелась ему в кожу. Он склонил голову, провел ладонью по лицу, ощупал непривычно жесткие волоски, пробившиеся на щеках и подбородке, и снова не торопясь плотно обмотал лицо покрывалом.

— Попросите, пожалуйста, мою мать, пусть принесет мне бритвенные принадлежности и тазик с водой. Мне хочется посмотреть на свое лицо, — проговорил он. — Передайте ей: я твердо обещаю, что не стану резать себе бритвой горло.

С этого дня Амастан вернулся в родное племя, хотя пока старался держаться в стороне и почти не общался с другими мужчинами. Впрочем, многие сами его избегали, лишь издалека, украдкой, бросали подозрительные взгляды. Мать ухаживала за ним, как за больным, который идет на поправку, готовила ему особые блюда, отдавала свои порции мяса. Она была очень довольна Мариатой, силе которой приписывала чудесное обретение сыном собственного «я». Поначалу девушка не знала, как к этому относиться. Не рассказывать же Рахме о роли Таны в чудесном исцелении, ведь она и сама толком не понимала, как все произошло. То ли женщина-кузнец применила какой-то странный колдовской прием и злые духи ушли по собственной воле, то ли Амастан и в самом деле вернул себе рассудок, расставшись с амулетом. Или же он просто решил, непонятно по какой причине, прервать свое долгое и тревожное одиночество — истиной могла быть любая из этих возможностей. Мариата лишь улыбалась и радовалась тому, что Амастан снова здоров. Она ведь смогла помочь ему.