Дорога на Элинор - [39]

Я познакомилась с Эдиком, когда он работал в институте теоретических проблем. Я влюбилась сразу. Он тоже, хотя для того, чтобы понять это, Эдику понадобилось несколько дней. Понимание всегда запаздывает за чувством. Бывает так, что чувство уже исчезло, исчерпало себя, а понимание того, что оно было необходимо, что оно присутствовало в жизни, как зеленый луч при закате, только возникает, и это самое горькое, что может быть в отношениях между людьми. Впрочем, ко мне с Эдиком это не относится…

Вы смотрели фильм «Все остается людям», Владимир Эрнстович? Если помните, там есть персонаж — молодой ученый, совершенно не приспособленный к жизни, его нельзя было обидеть, потому что любую обиду он воспринимал, как личную катастрофу. Девушка отказала ему во взаимности, и он потерял почву под ногами… в буквальном смысле. Выбежал на улицу без очков и погиб под колесами автомобиля.

Таким был Эдик. И я тоже была такой — только не обладала его талантом. Я всего на свете боялась — мужчин, преподавателей, незнакомых людей обоего пола, боялась ночи, потому что ночью темно, и яркого света, потому что он слепил глаза, я боялась полюбить, потому что боялась, что не полюбят меня, и боялась не полюбить, потому что боялась остаться старой девой… В общем, комок комплексов — наверное, я не одна была такая, но других я не замечала, а в Эдике сразу признала родственную душу. Наши страхи оказались, как мелодии, сыгранные в унисон.

Я услышала свою мелодию сразу, как только увидела Эдика в студенческой компании, и он тоже услышал, иначе вообще не обратил бы на меня внимания, услышал, но не понял, с музыкальным слухом у него всегда были сложности, а слух душевный проистекает из музыкального — вы не обращали на это внимания? Человек, которому медведь наступил на ухо, в обыденной жизни бывает не очень чуток к другим, он может оказаться добрейшей душой, замечательным мужем, но ему всегда нужно объяснять, что именно происходит, иначе он поймет или слишком поздно, или неправильно, или не поймет вовсе…

Несколько месяцев мы с Эдиком ходили друг около друга кругами, я понимала, что эта сила притяжения, которая вывела нас на орбиту, никуда уже не денется, и нельзя торопить события, а он еще не знал, что ему без меня не жить.

И еще я поняла тогда, что один из нас должен измениться, иначе сила притяжения сменится силой отталкивания — так всегда бывает: два одноименных заряда могут некоторое время приближаться друг к другу, но, сблизившись на предельное расстояние, неизбежно разлетаются, это закон природы.

Эдик измениться не мог — я и не хотела, чтобы он менялся. Я любила его таким, каким он был. А он должен был полюбить меня такой, какой мне еще предстояло стать.

Несколько месяцев, что мы ходили друг вокруг друга по отдаленной орбите, стали для меня… Кошмаром? Нет, не то слово. Я каждый день отщипывала от себя кусочки собственной сути — если вы понимаете, что я хочу сказать. Выдавливала из себя если не раба — рабского во мне отродясь не было, — то те качества, которые я определила, как мешавшие нашему с Эдиком счастью.

Когда он созрел для того, чтобы понять, что с ним происходит, я уже имела над ним власть, которой он не мог сопротивляться. И не стал бы.

Он до последних своих дней был уверен в том, что его жена — самая энергичная, самая раскрепощенная, самая разумная женщина в мире. Он чувствовал, конечно, что когда-то я была иной, но ни разу не дал мне понять, что он это чувствует. Я оценила его отношение ко мне много позже, когда в один прекрасный… нет, скорее, в один несчастный день взяла в руки книгу со знакомым названием «Вторжение в Элинор» и совершенно мне не знакомым именем автора на обложке.

Когда мы поженились… Кстати, это я сделала Эдику предложение, все житейские инициативы в нашей жизни исходили от меня, и это было нормально для нас обоих. «Давай будем считать себя женой и мужем», — сказала я. «Ты хочешь, чтобы мы расписались?» — спросил он. «Нет, — сказала я. — Достаточно того, что мы с тобой запишем это в своей памяти». «Записано», — сказал Эдик, и мы стали женой и мужем. Так вот, когда мы наконец поженились, я сказала: «Жить будем отдельно. Недалеко друг от друга, чтобы за три-четыре минуты можно было пешком дойти от одной квартиры до другой, но все-таки в разных домах». Он поднял на меня удивленный взгляд, но по части понимания внутренней логики фразы Эдику не было равных — разумеется, ему был ясен ход моих мыслей. Удивление в его взгляде сменилось согласием, он кивнул и коротко ответил: «Да». Он никогда не говорил слов больше, чем это было необходимо.

Эдик был великим ученым. Это истина, и не нужно с ней спорить даже взглядом. Я знаю, что он был великим, так же точно, как физик знает, что все тела притягиваются друг к другу, а сила тока в проводнике зависит от сопротивления. Эдик занимался наукой, в которой я ничего не понимала. Я не понимала частностей, но знала главное — Эдик мне рассказывал, а я слушала, как слушает тихое озеро, к которому приходит отшельник, чтобы бросить в темную воду камешки своих мыслей. Я даже могу при случае повторить многое из того, что рассказывал мне Эдик, только не нужно требовать от меня объяснений, если какая-нибудь фраза покажется вам лишенной смысла.