Дорога к дому - [62]

Павилос же, вдохновленный первым успехом, легко перекинул массивное оружие через голову, вывернул руку и нанес плавный, скользящий удар, метя в левую ногу существа.

В этот раз сработать так же чисто не получилось. Тварь успела среагировать, и лезвие лишь самым кончиком прошлось по ноге монстра, но, как оказалось, и этого было достаточно. Благословенная удача направила топор точнехонько в подколенное сухожилье, перерубив его и лишив существо возможности владеть ногой.

Мертвец шлепнулся на земь, подергиваясь, как червяк на крючке. От столкновения с землей его повело, и он перевернулся на живот, подставив беззащитную спину под завершающий удар, который незамедлительно последовал, обезглавив гадину.

— Топоры! Бросьте пушки, вооружайтесь топорами! — проревел Павилос, обращаясь к своим бойцам, вступившим в неравный бой. Хотя уверенности, что хоть кто-нибудь его услышит, не было: слишком далеко он отошел от основной части конфедератов.

Для надежности Дани ещё раз обрушил топор на дергающееся создание, перерубая позвоночный столб внизу поясницы, и, выпрямившись, постарался вникнуть в то, что происходило на поле сражения. Этот эпизод чуть было не стал для него последним в жизни. Новый мертвец, вынырнув из-за деревьев, бесшумно набросился на Дани, и тот лишь в самый последний момент сумел увернуться от широко разведенных рук бестии, готовых заключить его в смертельные объятья.

И снова начался уродливый танец: удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок…

Какой-то частичкой невероятно обострившегося зрения — многократно усилившегося от выброса в кровь адреналина и простенького плетения, наброшенной им в мгновение ока на самого себя в краткий период между двумя схватками, — Павилос разглядел в отдалении энергетический всплеск, сопровождавшийся рокочущим звуком и всполохами огня, прокатившимися по поляне, как чудовищные пародии на перекати-поле: это плетельщик Серафим Эдуард вступил в битву. Хотя разглядеть в целом, что происходило на поле боя, Дани не мог: картины сражения мелькали на самом краю сознания, столь быстро, что разум просто не успевал их запечатлевать, а уж о том, чтоб попытаться их осмыслить, разобраться, — и речи не велось! Ведь это было бы всё равно, что пытаться вникнуть в смысл книги, осознать, что в ней содержится, лишь по мельканию бесконечно чередующихся виньеток. Всё внимание сержанта было сосредоточено на ближайшем противнике и на собственном ударе, том самом ударе, что отсрочит смерть ещё на одно мгновенье, что позволит с шумом втянуть сквозь оскаленные зубы ещё один глоток воздуха.

Мертвец, с которым Дани сражался уже несколько минут — а может секунд или столетий, он не взялся бы утверждать, что знает точно, сколько, — подойдя слишком близко, вздрогнул и, запоздало вскинув руки, осел наземь — топор снес ему голову, перерубив шею у самого подбородка. Но времени передохнуть и сориентироваться в происходящем не было: загребая руками воздух и подскакивая словно кузнечик, к нему уже спешил следующий противник, с разорванным дротиками пульсара животом. И вновь круговерть драки, в которой нет ритма и понятной цели, кроме простого выживания, — но разве этого мало?

Удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок… снова, снова и снова. Пока хватает сил, пока ноги выдерживают вес тела, а руки удерживают секиру, пока сердце — яростно бьющееся в груди, точно ловчий сокол, посаженный в канареичью клетку, продолжает с бешеной скоростью гнать кровь по венам. Удар, отскок, ложный выпад, удар, отскок… снова, снова и снова!

Дани видел, что к нему пробивается плотно сбитая группа бойцов, со всех сторон окруженная мертвецами, повисшими на них, точно свора псов на израненной серне. Люди падали и скрывались в мелькании окостеневших рук и оскаленных пастей чудовищ один за другим, но оставшиеся, ведомые настырным и неунывающим Чедром, упорно продолжали движение. Бойцы огрызались короткими злыми выпадами, изредка умудряясь повергнуть то одного, то другого монстра, но это мало чем помогало им на нелегком пути вперед, ведь за каждого поверженного врага, отряду приходилось платить двумя собственными жизнями.

Гроссмейстер Павилос отвернулся от Чедра и его бойцов и с остервенением — больше ничего не осталось, даже гнева, — набросился на ближайшего мертвеца, уже четвертого по счету. Какой-то частью разума — ещё не успевшей окончательно отупеть от усталости — он понимал: и Чедр, и его люди обречены, и совершенно не важно, сумеют они добраться до него или нет. Они все обречены. Слишком неравны силы. Будь в его ладони, как и раньше, старые приграничники, этот бой пошел бы совсем по другому сценарию: да, были бы жертвы, да, возможно немалые, но конфедераты всё равно сумели бы одолеть противника. Сейчас же, когда большая часть его людей — новички…

Ведя свою собственную битву, больше походившую на нелепый танец: удар — мимо, отскок, удар, уклонение — с воскресшей тварью, Павилос опять повернулся лицом в сторону основного сражения. Один взгляд, и многоопытный ветеран понял: битва подходит к концу. Ни Чедра, ни его людей уже нет в поле видимости, да и в других местах бой почти стих. Только у дальней оконечности этой проклятой поляны заметно некое шевеление. Видимо, там ещё оставались люди, ведущие неравный бой. Но скоро и он стихнет…