Дорога издалека. Книга 1 - [34]

Наконец — прощай, Петроград! Нашу маршевую команду повез на фронт все тот же изверг штабс-капитан. Он ехал на повышение, командовать батальоном. Как мне позже рассказали, пуля в затылок уложила его в первом же бою, едва он вылез на бруствер окопа. Что и говорить, получил по заслугам!

Еще в полку на Охте я сдружился с молодым солдатом, Степаном Малых, родом из Западной Сибири. Он жил в Петрограде у старшего брата, работал на судоверфи плотником. Громадного роста — даже выше меня, рыжий, с густыми бровями, под которыми прятались голубые глаза, Степан был настоящим богатырем — сильный, выносливый и в то же время спокойный, добрый, доверчивый. Случайно или нет, наша маршевая команда прибыла на Западный фронт в корпус сибирских стрелков. Я и Степан оказались в пятом полку, в одном и том же отделении.

Приехали в Прагу — пригород Варшавы. Не успели оглядеться — были переброшены под Лодзь, где шли ожесточенные бои. Немецкая артиллерия свирепствовала, осыпая нас градом снарядов. Пятый сибирский стрелковый полк и еще несколько частей оказались перемешанными, отрезанными противником от своих. Так мы на целых три недели очутились в окружении.

Правда, командирам удалось собрать и ободрить своих солдат, навести некоторый порядок. Но не хватало боеприпасов, а главное — пищи. Мы реквизировали у разоренных польских крестьян, что могли, однако этого было недостаточно. И крестьян-то осталось в тех краях немного — с самого начала войны власти эвакуировали население на восток, в глубь России.

Наконец на фронте началось новое наступление русских войск. Мы ударили по врагу навстречу своим и прорвали окружение. Немцы отходили, их преследовали по пятам. До той поры я еще ни разу не сталкивался с ними лицом к лицу. А тут привелось. После артобстрела вражеской линии окопов наш батальон подняли в атаку. Подбадривая себя надсадным воплем «Ур-р-а-а!», мы бежали по полю, на котором из-под неглубокого снега торчали высохшие кусты неубранной картошки. Степан, сжимая винтовку с устремленным вперед штыком, двигался громадными прыжками, я едва поспевал за ним — лопатка съехала по ремню на живот и мешала мне. Лишь подбегая к немецким окопам, я заметил: никто не стреляет в нас. Видимо, немцы отошли заблаговременно.

Вот позади остались разметанные взрывами бунты колючей проволоки, бруствер. Чернеют окопы, едва присыпанные снегом. Передо мной широкая спина моего друга Степана, пот проступает по ней даже сквозь шинель. Еще один солдат из нашего отделения первым спрыгнул в окоп, и сразу оттуда раздался его приглушенный крик — так кричат только от предсмертной боли.

— Степан! — позвал я, но он даже не оглянулся, должно быть, не расслышал, кругом еще кричали «ура».

Я успел передернуть затвор, дослать патрон. Кинулся туда, откуда донесся крик нашего солдата, Вот я в окопе, под ногами — скорченный труп, а за поворотом хода сообщения — немец, в разорванном мундире, без каски, с винтовкой наперевес, Ее плоский штык вот-вот вонзится мне в живот. Я выстрелил, даже не вскинув винтовку к плечу. Немец отпрянул, замешкался. Это его и погубило. В тот же миг Степан спрыгнул в окоп, сзади изо всех сил ударил врага прикладом по затылку. Тот рухнул без звука.

— Унтер, — опуская винтовку и разглядывая убитого, проговорил Степан. — Лют, должно быть, собака… Нет, чтоб удрать со всеми или руки кверху, вишь, затаился тута, один…

— Друг, спасибо тебе! — я опомнился от всего пережитого и обнял Степана за плечи. — Жизнью тебе обязан, вовек не забуду.

— Полно, чего там, — заулыбался сибиряк, вытирая папахой пот со лба. — Отквитаешь: война, поди, не завтра кончится.

Да, войне конца было не видно. Впоследствии не раз попадались нам фанатики, подобные тому немецкому унтер-офицеру, что решился на верную погибель. Мы и сами незаметно для себя втягивались — воевали все в большим ожесточением. Но я уже стал задумываться: зачем эта бойня? Что плохого сделали простые немцы мне, любому из моих теперешних товарищей или из тех, что остались в Петрограде и далеко на берегах Амударьи? За собой я тоже не знал никакой вины перед ними. Вспоминались слова Александра Осиповича:

— Войну затеяли царь со своими генералами, им да капиталистам она — вот как потребна! Сам видал, Никола, сколько злобы у народа против них. Так драка эта — чтоб выход злобе народной дать. Людей побьют, опять же для них польза: меньше голодных да недовольных будет.

Еще он говорил, когда меня провожали в полк:

— Не для нас эта война, только мы из нее должны извлечь для себя пользу. Оружие народу в руки дают, не могут не дать. Значит, первым делом нужно приобрести воинскую выучку. И уж не выпускать оружия из рук — штука важнецкая, право. Помни об этом, Николай!

Не очень понял я тогда, каким образом смогут мне пригодиться винтовка и военное мастерство. И тут, на фронте, я видел: пока что война несет людям одни только бедствия. Сколько деревень, сожженных снарядами, сколько в городах разрушено красивых зданий! А голодные крестьянские ребятишки на дорогах… Я не мог смотреть на них без острой боли в сердце, мне вспоминались мои собственные детские годы. Ребятишки клянчили у нас, русских солдат, хотя бы корочку хлеба, и я всегда нм отдавал все съестное, что только находил у себя в мешке за спиной, в карманах шинели. И почему, ради чего все это, кому на пользу? Если капиталистам, — сами-то они не воюют с винтовкой в руке, — то с них спросится за все горе народное, ох, спросится…