Дорога издалека. Книга 1 - [2]

Другие нищие также обычно не сидели на одном месте, а слонялись вдоль рядов, иные вели малых ребят за руку и перед каждым торговцем протягивали ладонь. Только немногие сидели на разостланных грязных платках у входа на базар и встречали проходящих одними и теми же словами: «Да увеличится ваш достаток! Будьте милосердны, подайте!..».

В летние дни на всех базарах скоплялось несметное множество арбузов и дынь. Люди ватагами и в одиночку рассаживались кто где, резали их, поедали, и тут же корки бросали. А мальчишки в драной одежонке собирали эти корки в мешки — на корм скоту. Случалось, что они поднимали скандал и даже затевали драку, если находили особенно много корок и не могли их поделить.

Рядом с пустырем, на котором всегда располагался один из аульных базаров, высился внушительных размеров дом разбогатевшего ремесленника. Звали его Джанпар-Нильгяр, то есть Джаппар-красильщик. Занимался он красильным делом — вместе с двумя-тремя работниками с утра до вечера красил в разные цвета привозимые отовсюду всевозможные ткани, шелковую пряжу. Оттого и руки у Джаппара и его подмастерьев были всегда синие-синие. Но не только ремесло было дли Джаппара источником дохода: на веранде его дома, выходящей в сторону базара, с утра располагались торговцы мясом, а к вечеру, когда базар закрывался, каждый платил хозяину за место.

С богатым домом Джаппар-Нильгяра у меня связано и другое воспоминание. На левой стороне веранды имелась комната всего с тремя стенами, вместо четвертой — выход на базар. До открытия базара здесь с особой тщательностью разбрызгивали воду, сметали сор, в помещении раскладывали всевозможные подстилки, подушки, подушечки. На них и усаживался бекский зекятчи, то есть чиновник, ведавший сбором податей — зекята. Он появлялся вскоре после открытия базара. Зекятчи возлежал на подушках, попивая чай, а его люди рыскали вдоль торговых рядов и выколачивали монеты за всякий пустяк, что бы кто ни продавал. Каждый из них за целый день успевал немного поднажиться: львиная доля оставалась и на долю зекятчи.

Как и полагается на базаре, для каждого рода товаров здесь было отведено строго определенное место, и нарушать установленный порядок не позволялось никому. К югу от дома Джаппара, как раз напротив комнаты зекятчи, располагался ковровый ряд. Туркменские ковры, когда они десятками разостланы на базаре, зрелище изумительное, ни с чем не сравнимое. Какое богатство ярких, сочных красок, какое многообразие изящнейших, четких узоров! Алый цвет фона ковров — излюбленный цвет туркменских мастериц — с непреодолимой силой притягивает взоры каждого, кто хотя бы мельком глянет издали. На всем базаре это было самое людное место. И не только потому, что торговля шла бойко. Народ приходил сюда просто ради того, чтобы сердце себе потешить — хоть полюбоваться коврами, ведь мало кто в те времена имел возможность купить добротное изделие и разглядывать его, сидя дома, попивая чай.

Иной раз, когда базары бывали особенно оживленными, — чаще всего во вторник и воскресенье, — к нам в аул сходились люди из дальних мест: из Халача, Керки, Бурдалыка, Камача, Кесби. Приезжали на лошадях. Случалось, две-три лошади или ослы срывались с привязи и давай лягаться, кусаться, гоняться друг за дружкой. То-то суматоха поднималась!

Помнится и другое зрелище, куда более устрашающее. Наверное, повелось это с давних времен, и правители стремились сохранить традицию, чтобы в страхе дер жать народ. Вот как бывало. Только базар как следует развернется, откуда-то сбоку появится цепочка всадников. Впереди всех — казы, за ним чиновник-бекча, дальше их свита. Стоило им появиться — все, кто был в тот момент на базаре, оставляли свои дела и вытягивались молча, сложив руки на груди, давая дорогу казы и его спутникам. При этом глядели все не на самого казы, а на одного из всадников, следующего в хвосте.

То был грузный человек, плотно сидевший в седле, с чалмой, надвинутой на лоб. Конь под ним саврасый, богатырских статей. Звали этого человека Сеид-Косе, был он родом из нашего аула, хотя казы, прочие чиновники и их приближенные обычно бывали из дальних мест. Обязанности Сеид-Косе заключались в том, чтобы стегать плетью провинившихся перед властями. Особая плеть из воловьих шкур, толщиною в три пальца, висела у него на луке седла или была заткнута за пояс. Тех, кого приговаривали к наказанию, со связанными руками приводили к дому Джаппар-Нильгяра. Когда казы и бекча со всеми удобствами располагались в комнате зекятчи, этих несчастных выталкивали по одному, точно баранов, на площадку перед домом. С очередного наказуемого срывали рубаху, обнажали ему спину, пригибали, и Сеид-Косе поднимал свою плеть, широко размахивался… «Раз! Два! Три!» — высоким, резким голосом отсчитывал он с каждым ударом, чтобы непременно было слышно на базаре. А избиваемый при каждом ударе клонился все ниже и ниже к земле. На спине сначала вздувались багровые полосы, затем кровь начинала капать, сбегать струйками… Но что за дело палачу и его хозяевам? Отвратительное и ужасное зрелище, какое не забыть вовек! Люди всячески стремились не видеть этого, но куда денешься? А власть имущие услаждали свои сердца подобными «забавами».