Дорога испытаний - [26]

Представьте себе пожары всю ночь и в свете пожаров — на ближайших подступах — в придорожной роще и на изрытом глубокими оврагами поле, в густых зарослях кукурузы и подсолнуха, да и в самом селе, на огородах, ни на минуту не прекращающийся бой с просочившимися автоматчиками противника, которого надо задержать, пока где-то там, во тьме, куда всю ночь несут раненых и бесконечно идут люди с досками, оторванными бортами машин и жердями, наводят переправу через болото Трубеж.

Тут уже нет переднего края, за спиной которого огневые позиции артиллерии, КП полка, а там и медсанбат, АХО, дивизионные склады, военно-автомобильные дороги, а там и резервы, аэродромы. Тут все вместе, все рядом — и окоп, и огневые позиции, взрывная волна бьет в уши, слышится команда майора, у которого от батальона остался взвод, и точные распоряжения ведущего хирурга, готовящего к эвакуации раненых.

Где они теперь — начподора и Дацюк, где Маркушенко и Поппель? Живы ли они? Но на войне не бываешь один, без друзей — одни погибают или исчезают без вести, и тотчас же на их место становятся другие. Тут достаточно часа, чтобы сдружиться навсегда и помнить всю жизнь.

— Василько!

— Тут Василько!

Из тьмы на дорогу, освещенную пожаром, выбежал лобастый паренек в короткой шинелишке, в обмотках, с винтовкой, которая кажется на нем слишком длинной.

С Василько мы встретились вчера: во время отражения внезапной атаки попали с ним в сводный отряд артиллерийского капитана, который весь вечер и всю эту ночь держал оборону у единственного шляха в село, на опушке рощи, прозванной между нами «Черной рощей».

Любопытный контраст между тем, что делается вокруг, и большими горячими глазами Василько, которые, увидев мир, удивились и так и остались на всю жизнь удивленно-восхищенными.

Проверил машины?

— Та уже! — отвечал Василько. — Поодягали драпсапожки.

Идем улицей, мимо брошенных машин с оторванными бортами. С нами еще двое посланных капитаном бойцов. Все молчат.

…Давно это было. Василько было тогда пять или шесть лет. В маленькое местечко, на сельской окраине которого он жил, пришел первый трактор. Это был «фордзон». Со станции трактор пошел по улицам, за ним двигались толпы народа, играл духовой оркестр, пели «Интернационал», реяли красные флаги. Впереди, как бы указывая путь машине, открывающей новую эпоху, бежали мальчишки, и среди них и он — Василько.

Мальчик, забегая вперед, во все глаза смотрел на чумазого машиниста водокачки, который вел трактор. На поле мужики мерили глубину борозды. Щупали землю и даже нюхали ее и покачивали головой. И тогда-то запала в душу мечта — стать трактористом. И вот этой весной Василько закончил школу механизаторов. Только он сел на стального своего коня, только увидел дальний полевой горизонт, как на рассвете налетели черные самолеты, земля поднялась дыбом и соединилась с потемневшим небом. Началась война. И вот он в огромных солдатских ботинках пылит по военной, освещенной пожаром дороге.

В огне и путанице этой грозной ночи село, забитое машинами и повозками, казалось огромным, с множеством запутанных лабиринтов бесконечных улиц. Со всех четырех сторон вспыхивали ракеты, еще более углубляя ощущение бесконечности этого ночного военного села.

То и дело раздавался крик: «Мина-а!» Мины рвались на улицах, среди оставленных шоферами машин, и во дворах, где вповалку лежали, спали, ели, кричали от боли или тихо разговаривали раненые, ожидая эвакуации на переправу. Вокруг горели подожженные снарядами хаты. Среди пожаров ходил хлопчик с коровой.

— Ой, дяденька, где тут можно поставить корову?

Белый свет ракет, разрывы мин, пулеметная стрельба, трупы на улицах создавали единую мрачную картину ночи, когда все вокруг, памятное с детства, близкое и дорогое — туман над садами, белые хатки, звезды, — все становится необыкновенным и чужим.

Капитан приказал набрать людей, всех с оружием задерживать. Для этого мы и пришли в село.

Из тьмы на свет освещенной пожаром дороги выходит, белея повязками, группа бойцов в полной выкладке, с винтовками, с гранатами, котелками, скатками шинелей — легкораненые.

— Сток! Какой части?

— Нет части, — за всех устало отвечал пожилой боец с таким мирным, добрым усатым лицом, что, несмотря на пилотку, оружие, противогаз, он более похож на возвращающегося с работы колхозника, чем на солдата. Остальные смотрят равнодушно по сторонам, доверив переговоры пожилому.

— Из санбата?

— Так точно. Майор медицинской службы приказали: «Одудько, веди на переправу».

— Кто Одудько?

— Та я ж Одудько!

— Становь команду!

— Это туда? — Одудько кивнул в сторону Черной рощи, откуда громче, чем с других концов села, доносилась перестрелка.

— Туда.

— Давай, хлопцы!.. — сказал он.

Они сходят с дороги, садятся на траву и тотчас же одни начинают переобуваться, со вкусом перематывая портянки, другие, вынув тряпочки, перетирают затворы винтовок.

— Танкист!

Долговязый парень в пробковом шлеме и черной робе с длинным трофейным кольтом на боку повернул лиловое, обожженное лицо.

— Подключайся, танкист!

Он хотел сказать, что он только из боя, только выскочил из сгоревшего танка (видишь лицо?), но махнул рукой и решительно повернул к нам.