Дорога домой - [22]

Ещё полминуты он дрожал внутри того пространства, в котором они его обнимали. А потом перестал дрожать.

19

Три дня лис с дочерью отдыхали у застывшего пруда. Каждый день с наступлением сумерек Пакс уходил охотиться на северную сторону хребта, там можно было добыть мелкую дичь – и он хватал её на бегу и тут же мчался обратно, потому что, когда он не видел дочь, по его шкуре пробегало тревожное покалывание.

В первый день она вела себя беспокойно. Сердилась, когда Пакс не позволял ей исследовать всё самостоятельно, когда поднял и отнёс к воде, хотя вода совсем рядом. После того как лиска напилась, он вошёл в пруд. А она за ним. Но, когда холодная вода поднялась до тонкой шейки, остановилась, посмотрела на него неуверенно.

Тогда Пакс отплыл подальше, обернулся и коротко тявкнул – позвал.

И она храбро устремилась за отцом. Била лапками по воде – ещё, ещё и ещё, – уходила под воду, опять выныривала с фырканьем и брызгами. Но Пакс был рядом, это её успокаивало, и скоро всё стало получаться: она плыла.

Однако на второй день она лежала тихо, даже не пыталась выбраться из можжевелового куста. Пакс отнёс её к пруду и, когда она попила, снова позвал в воду, на глубину. Она плавала недолго и вяло, а потом захотела, чтобы он перенёс её обратно в укрытие, в гнездо.

На третий день она почти не поднимала головы и не выглядывала из-под можжевеловых колючек.

Пакс в этот день не добыл дичи – даже по другую сторону хребта. Вернувшись, он разбудил лиску. Пора двигаться дальше.

Она встала, немного поморгала на вечернее солнце и неожиданно завалилась набок. Её левая задняя ножка подёргивалась.

Озадаченный, Пакс осмотрел дочь со всех сторон. Лапки больше не кровоточили. Новых ран не появилось. Надо вставать, поторопил он. Здесь уже не безопасно. Сначала мы поплывём на ту сторону пруда, чтобы не оставлять следов.

Она снова встала и, пошатываясь, побрела вслед за отцом к воде. Пруд они переплыли быстро, но едва добравшись до берега, маленькая лиска упала и закрыла глаза.

Досуха отряхнувшись, Пакс поднялся на широкую скалу и стал вслушиваться.

Ветер дул с востока, нёс новости с реки, которая текла неподалёку: всё тихо, трава не горит, горит только костёр.

И вдруг, как молния, – ещё одна новость.

Его мальчик.

Питер, который ушёл от него год назад. Питер, которого Пакс бо́льшую часть своей жизни любил, а потом учился жить без него, – Питер здесь, рядом.

Пакс велел себе успокоиться. Сосредоточился, проверил ещё раз: да, его мальчик сейчас у реки, и с ним ещё кто-то, один или двое.

Все мышцы Пакса напряглись, как когда-то: он рвался бежать к Питеру – как будто никакого времени не прошло.

Но время прошло. Его прошло много: всё то лето, когда Пакс ждал и ждал, что Питер вернётся, чтобы забрать его домой. Но ожидание утекало вместе с летним теплом, а к осени он понял, что его дом там, где Игла, – там, где ей будет безопасно и спокойно. И он поселился вместе с ней на Заброшенной Ферме и перестал ждать и постоянно высматривать Питера.

И опять прилетел ветер с реки. Тонкая сладкая струйка, смешанная с запахами костра и его мальчика, потянула за собой воспоминание.

Очень давно, когда Пакс ещё был щенком, он два дня жил вместе с Питером и его отцом в лесу, в брезентовом домике у ручья. Отец мальчика развёл огонь, они приготовили еду, и Питер поделился своей едой с Паксом. Потом люди держали над углями палочки с белыми комочками на концах, от них расплывался тёплый сладкий запах – странный, но приятный, – и Пакс смотрел, как Питер и его отец едят эти белые сладко пахнущие комочки.

А потом Питер положил палочку на камень рядом с собой, и Пакс не утерпел, подкрался. Но, ухватив её зубами, взвизгнул: комочек, липкий и обжигающе горячий, растёкся по носу. Его мальчик вскочил, сдёрнул с себя футболку, окунул в прохладный ручей, прижал к морде Пакса, и успокаивал его, и обнимал. И лис почувствовал: его любят, он в безопасности.

Он снова втянул в себя запахи с реки. Отыскал среди них запах мальчика, по которому так тосковал.

И он решил. И, вернувшись к дочери, разбудил её.

Идём к реке. Сейчас. Это недалеко.

Но, видимо, заплыв через пруд отнял у неё последние силы – Пакс понял это, когда она поднялась. Придётся нести её в зубах. Значит, ночью они идти не смогут, надо ждать рассвета.

Он отвёл её в сухие кустики бородача. Отдыхай. Пойдём на заре.

20

– Всё, это последние.

Сэмюэл протягивал ему пакет с тремя зефирными подушечками. Питер взял одну, проткнул ивовым прутиком. Вечер был прохладный, от костра остались только красные угольки – идеальное время для маршмеллоу.

Наблюдая, как быстро золотится белая корочка, он вспомнил. На его восьмой день рождения отец взял его в двухдневный поход – вместе с Паксом. Получились отличные выходные, но вечером, сидя у костра, Питер по глупости положил горячую зефиринку на камень, чтобы остыла, а Пакс её схватил. Питер быстро обернул обожжённую мордочку лиса мокрой футболкой, но потом чувствовал себя ужасно, ужасно: он не заслуживает питомца, понял он. И сказал об этом отцу.

«Я вижу это совсем по-другому, – ответил тогда отец и кивнул на Пакса, уснувшего у Питера на коленях. – И он тоже, думается мне. Да, случилась неприятность, но ты мигом подскочил и позаботился о своем питомце – сделал всё, что нужно. Ты проявил ответственность, вот как я это вижу. А твой лис, скорее всего, усвоил только, что, когда ему больно, Питер поможет».