Дорога домой - [22]

- Вы знаете его? – отчаянно требовала она ответа. – Вы знаете, где он?

Анна попятилась назад.

- Да, знаю.

Миссис Брэдли резким движением головы указала внутрь.

- Проходите в дом.

Анна осторожно вошла, повинуясь приглашению, больше напоминавшему команду. Дверь вела прямо в гостиную. Мельком оглядев комнату, она заметила, что мебель была старой и поцарапанной, но в маленькой комнате не было ни единого пятнышка.

- Садитесь, - сказала миссис Брэдли.

Она села. Миссис Брэдли тщательно заперла сетчатую дверь, затем вытерла руки о передник, который был на ней. Анна, следившая за движением этих сильных, натруженных рук, поняла, что это был, скорее, нервный жест, чем осознанное действие.

Она взглянула на свою негостеприимную хозяйку, и поразилась, увидев, что ее строгое худощавое лицо искажено волнением. Миссис Брэдли попыталась взять себя в руки, но внезапно одинокая слеза скатилась по ее впалой щеке. Она тяжело опустилась в кресло-качалку, комкая в руках передник.

- Как там мой мальчик? - спросила она прерывающимся голосом. - С ним все хорошо?

Они сидели с миссис Брэдли за кухонным столом. Хозяйка пила кофе, тогда как Анне пришлось удовольствоваться стаканом воды. Теперь миссис Брэдли почти успокоилась, хотя изредка вытирала глаза краем передника.

- Расскажите мне о нем, - попросила Эммелина Брэдли. Ее выцветшие синие глаза светились радостью и интересом, но в них хватало и боли.

- Он инженер, - ответила Анна, и увидела, как к чувствам хозяйки добавилась гордость. – У него своя компания, и он преуспевает.

- Я всегда знала, что так и будет. Умница! Боже, этот мальчик был очень умен. Мы с Гарольдом всегда говорили друг другу, что у него хорошая голова на плечах. Он всегда получал в школе высшие отметки. Он всегда так серьезно относился к своей учебе.

- Он закончил колледж, и был первым в своем выпуске. Его взяли бы на работу в любую самую крупную инженерную компанию, но он хотел иметь собственный бизнес. Какое-то время я была его секретарем.

- Подумать только, собственный секретарь! Когда он решал что-то сделать, то добивался своего, даже тогда, когда был мальчиком.

- Он все тот же! – засмеялась Анна. – Он говорит то, что подразумевает, и подразумевает то, что говорит. С Саксоном всегда знаешь, чего ожидать.

- Он мало говорил, когда жил здесь, но мы с этим смирились. Ребенку пришлось вытерпеть столько, что удивительно, что он вообще разговаривал. Мы старались не давить на него и ни к чему не принуждать. Порой просто сердце разрывалось, глядя как он кидался выполнять малейшую работу, о которой мы упоминали, а затем держался в сторонке и смотрел, считаем ли мы, что он все сделал, как надо. Думаю, он считал, что мы вышвырнем его, если он не будет делать все идеально, или даже начнем избивать, как в тех других семьях.

Анна так ясно представила его, совсем ребенка, худого и такого беспомощного, с настороженными и лишенными надежды зелеными глазами, что у нее ручьем полились слезы.

- Не плачьте, - отрывисто сказала Эммелина, и следом сама промокнула глаза. – Ему было двенадцать, когда мы взяли его, тоненького и неуклюжего. Он пока не начал тянуться вверх и все еще прихрамывал из-за того, что женщина, у которой он жил до нас, столкнула его с крыльца ручкой метлы. У него нога плохо двигалась в лодыжке. А на спине было несколько длинных, тонких синяков, похоже, по ней прошлась та же ручка от метлы. Думаю, там это было обычным делом. На руке у него была отметина от ожога. Понимаете, он никогда никому об этом не говорил, но соцработник сказал, что мужчина тушил на нем сигареты.

Ничто в его поведении никогда не говорило что он нас боится, но очень долго, когда мы пытались приблизиться к нему, он напрягался так, словно готовился драться или бежать. Казалось, ему спокойнее, если мы остаемся на расстоянии. Что мы и делали, хотя мне хотелось притянуть его к себе и сказать, что никто и никогда больше не причинит ему боль. Но он походил на побитую собаку. Он потерял к людям всякое доверие.

У Анны перехватывало горло, когда она сказала:

- Он все еще до некоторой степени держит дистанцию. Ему трудно выражать свои чувства, хотя здесь намечается кое-какое улучшение.

- Вы действительно хорошо его знаете? Вы сказали, что были его секретарем. Вы уже не работаете на него?

- Нет. Я работала у него в течение двух лет, - ее слегка щеки порозовели. – Мы ждем ребенка, и он попросил меня выйти за него замуж.

Глаза Эммелины поблекли, но взор остался таким же острым. Она окинула Анну оценивающим взглядом.

- В мое время мы делали это в обратном порядке, но времена меняются. Нет позора в чьей-то любви. Ха, ребенок? Когда ждете? Я так понимаю, что скоро получу внука?

- В сентябре. Мы живем в Дэнвере, так что это недалеко. Будет удобно нас навещать.

Морщинистое лицо Эммелины стало печальным.

- Мы всегда считали, что Саксон потом не захочет с нами знаться. Когда он закончил школу, то сказал нам «Прощайте», и мы знали, что именно это он и имел в виду. И, по-хорошему, его нельзя в этом винить. К тому времени, как он попал к нам, годы кошмарного детства так сильно сказались на нем, что мы понимали, он никогда больше не захочет вспоминать ни об одной приемной семье. Соцработник рассказал нам о нем все. Женщина, родившая его, должна за многое ответить. Ответить за то, что сделала с ним, за тот ад, в который она превратила его жизнь. Клянусь, если бы кто-нибудь узнал кто она, я бы выследила ее и прибила.