Дорога домой - [21]

– Есть чему, – слегка нахмурившись, заметил Джон.

– Успокойся, Джон, – в глазах Элизабет, когда она обернулась к нему, плясали чертики. – Тебя сердит, что мы так хорошо провели время, пока тебя не было? Сам виноват. Надо вставать, как положено нормальным людям, а не спать до обеда. Мог бы выйти и сыграть с нами в снежки. А фигура, которую слепил Гунер, – самая большая из всех, которые когда-либо делали в штате Нью-Йорк.

– Только-то? – удивился Гунер. – А я считал, что побил все рекорды мира.

Элизабет, закинув голову, критическим взглядом осмотрела огромную фигуру из трех шаров, которые Гунер едва сумел водрузить друг на друга.

– Не знаю. Не уверена. Кажется, в штате Миннесота изо льда вырезают фигуры и покрупнее.

– Снег и лед – не одно и то же, – возразил Гунер с надменным видом. – И не желаю выслушивать недостойные меня сравнения.

Смех Элизабет колокольчиком рассыпался в чистом, холодном воздухе, и Джон почувствовал болезненное удовлетворение. Как ему нравился ее смех, полный жизни и искреннего веселья! Лицо ее порозовело, глаза сияли. Его сердце сжалось. Она словно расцвела на глазах: волосы отливали шелковистым блеском, кожа приобрела глубокий матовый цвет, тело как будто стало гибче. И вся она излучала тепло, любовь и радость. Элизабет…

– Й все же будет лучше, если ты пойдешь и переоденешься, – уверенно посоветовал Джон, с трудом отрывая взгляд от искрящихся глаз молодой женщины.

– Пришел и все испортил, – слегка поморщилась Элизабет. – За это мы не разрешим тебе придумывать вместе с нами имя для этого замечательного во всех отношениях творения. Как ты считаешь, Гунер? У него вид настоящего мудреца. Не назвать ли его Соломоном?

– Слишком помпезно, – покачал головой Гунер. – Можно быть мудрым и при этом не занудствовать.

И вдруг Джон почувствовал себя необыкновенно старым и умудренным. В этих двух существах было столько безмятежной юности, столько естественности и порывистости. Они словно только что выпили эликсир молодости. Еще вчера вечером его окрылила надежда, а сейчас снова начали одолевать сомнения. Когда в последний раз ему удалось забыть о чувстве ответственности и просто наслаждаться жизнью? Черт побери, он даже не мог вспомнить тот момент, когда позволил себе хоть на минуту сбросить бремя забот.

– Тогда, может, назовем его Бенджамином Франклином? У него было большое чувство юмора, – предложила Элизабет. – Он из семьи тех первых американцев, которые… – Она замолчала, едва только бросила насмешливый взгляд на Джона и заметила выражение его лица. Усмешка мгновенно сошла с ее лица, она посерьезнела. – Что-то случилось, Джон? – и непроизвольно шагнула к нему. – Мне не хотелось бы… – Она замолчала, потому что голова у нее закружилась, и голубовато-белая пелена затянула видимый мир. – Джон!

Он в два шага оказался рядом, подхватил ее на руки и прижал к груди:

– Тебе больно?

– Нет, – покачала головой Элизабет. К ее большому облегчению, все снова встало на место – Только на секунду закружилась голова. Ты уже можешь опустить меня.

– Ни черта подобного. – И он пошел к домику с ней на руках. И несмотря на его прекрасный загар, было видно, как он побелел. «Почти такой же белый, как наш Бенджамин Франклин», – подумала Элизабет растерянно. – Сейчас ты ляжешь в постель и отдохнешь. Гунер, если ты считаешь, что можешь оторваться от своего неповторимого произведения искусства, приготовь для нее горячий чай.

– Сию минутку, – Гунер бегом рванулся вперед, перепрыгивая через ступеньки. – Она почти ничего не ела на завтрак. Я приготовлю ей что-нибудь перекусить.

– Господи Боже мой! – запротестовала Элизабет. – У меня просто слегка закружилась голова. У женщин это бывает..Небольшие гормональные встряски. Ты так резко дернул…

– Значит, это полностью моя вина, – стиснув зубы, сказал Джон, поднимаясь вверх по ступенькам. – Только я не дернул, а помог тебе встать.

Она посмотрела на него.

– Да, помог. Но приложил слишком большое усилие.

– Я не.,. – ему не хватало воздуха. Они уже вошли в дом, и Джон начал подниматься к ней в спальную комнату. – Но и тебе нечего было валяться в снегу. Неужели ты сама не понимаешь?

– Никто и не валялся. Я творила, – усмехнулась Элизабет. – Хотя со стороны, конечно, разницу не сразу уловишь. И мне полезно двигаться. За эту неделю, пока мела метель, я ни разу не выбиралась из дома.

Джон молчал, крепко сжав губы. Дойдя до двери ее комнаты, он ногой распахнул ее и, прикрыв, донес Элизабет до кровати.

Она тут же попыталась вскочить:

– Я такая мокрая. Дай мне сначала переодеться.

– Сядь спокойно! – Джон снял с нее пальто, бросив его на пол, и опустился перед ней на колени. Руки его двигались по ее телу с бережной нежностью, когда он помог ей стянуть плотный вязаный свитер. Свитер упал на пол рядом с паль-то. – Ты посмотри, у тебя даже блузка мокрая! – Он поднялся. – Я сейчас вернусь. Сними ботинки и носки.

Элизабет скорчила физиономию вслед Джону, который направился в ванную. Он как всегда, всем распоряжался сам, но на этот раз она может проявить к нему снисходительность. Может быть, все произошло не по его вине? Может быть, после того, как она посмотрела на него, сердце ее переполнилось таким сочувствием, что не было сил вынести этого? О чем таком он думал, когда на лице его появилось это выражение? Элизабет начала расшнуровывать замшевые ботинки. Они так пропитались снегом, что из бежевых превратились в темно-коричневые. Да, она промокла сильнее, чем ей казалось. Она так радовалась солнцу, хорошей погоде, чистому снегу, что ей и в голову не пришло, что она так быстро промокнет и замерзнет.