Дорога дней - [61]

Товарищ Папаян уверял, что в Москве, в Ленинграде, и других городах есть средние музыкальные школы. Но я знал, что Москва и Ленинград — только заветная мечта: ведь заработка отца едва хватает на хлеб, а Зарик уже давно кашляет и Србун тоном знатока говорит матери:

— Легкие у нее не в порядке, корми девочку медом и маслом.

Итак, что же мне делать после окончания семилетки?

Этот вопрос волновал не только меня, об этом думали и товарищ Папаян и Егинэ.

— Рач, — грустно говорил товарищ Папаян, — ты знаешь, что и эта комната и рояль твои. Будешь здесь заниматься сколько захочешь… Только дело вот в чем, дорогой, — он виновато улыбался, — тебе необходимо специальное образование, а я, к сожалению, уже ничем не могу тебе помочь…

И постепенно само собой напрашивалось решение, с которым и Папаяну, и Егинэ, и тем более мне было очень трудно согласиться.

— Что поделать, — говорил мой учитель, — пойдешь в девятилетку, проучишься два года. К тому времени, может, положение изменится, откроем музыкальную среднюю школу, а если нет, во что бы то ни стало повезу тебя в Москву…

Я печально смотрел на него и на Егинэ: мне было известно, что они собирают для этого деньги. Я знал, что и отец откладывает деньги с того самого дня, когда он сам, собственными ушами, услышал, как меня хвалили «приличные» люди. Отец окончательно уверился в том, что дгол Газара и рояль — разные вещи.

НОВЫЕ ВСТРЕЧИ СО СТАРЫМИ ЗНАКОМЫМИ

Для поступления в девятилетнюю трудовую[29] школу мне нужна была справка о том, что отец мой рабочий. Отец принес эту справку и с гордостью протянул ее мне:

— Бери, сынок…

Со справкой, с аттестатом об окончании музыкальной школы и с заявлением я предстал перед приемной комиссией. Комиссия состояла из трех человек, двое из которых были мои старые знакомые. Один из них — председатель комиссии — был заведующий школой Газет-Маркар, гордо восседавший в кресле бывшего заведующего Смбатяна. А другой — бывший мой одноклассник Асатур, ныне председатель учкома. Третьим членом комиссии была какая-то женщина.

Маркар просмотрел документы, недовольно поморщился и вдруг сказал:

— Покажи-ка руки.

Я изумленно протянул ему руки.

— Так я и знал, — сказал Маркар, — иначе и быть не могло. Вот что делает музыкальная школа. Руки белоручки — разве такими построишь социализм?..

При этих словах на лице Асатура появилась угодливая улыбка, а женщина зевнула и поудобнее устроилась на стуле, кажется собираясь заснуть.

— Вот что, уважаемый, — продолжал заведующий, — этот твой документ ничего, стоящий, — он указал на справку отца, — он свидетельствует о том, что отец твой рабочий, хотя мне известно и другое. А это, — речь уже шла о моем аттестате, — просто красивая бумажка.

Я не знал, что ему отвечать, не понимал и его намеков.

— Что нам скажет по этому поводу председатель учкома? — обратился Маркар к Асатуру.

Асатур уже не прежний толстый мальчик, который, чтобы подкупить меня и Чко, таскал нам абрикосы. Теперь это был высокий, стройный юноша в зеленоватой блузе и коротких брюках. Словом, от прежнего Асатура осталась лишь угодливая улыбка, которая, конечно, предназначалась теперь не мне, а заведующему школой.

Асатур взял мои бумаги, деловито стал их просматривать.

Потом сказал:

— Бумаги вроде ничего.

— Честь имею сообщить вам, уважаемый, — ироническим тоном начал Газет-Маркар, — школа наша называется трудовой. Теперь каждый гражданин нашей страны должен учиться строить социализм, а с твоими руками…

Он говорил медленно, выбирая слова и, как всегда, упиваясь собственным красноречием. Наконец сказал:

— Что ж, если члены комиссии не возражают, то я не против.

Женщина пробурчала, что согласна с мнением комиссии, а Асатур сказал:

— Перевоспитаем, дадим серьезные поручения.

Итак, я вернулся в свою старую школу, от которой, правда, ничего прежнего не осталось. Не было Смбатяна, не было Папаяна, не было Чко, вместо них — какая-то сонная учительница, Газет-Маркар и председатель учкома Асатур, собиравшийся меня перевоспитывать.

Я вышел с Асатуром. На школьном дворе нам повстречались две девочки. Асатур приостановился, отсалютовал им и, воодушевленный их присутствием, обратился ко мне:

— Товарищ ученик, видите ту яму в углу двора? Ее надо засыпать. Землю накопаете возле стены. Вам дадут лопату и ведро.

Сказал, круто повернулся и ушел.

Я долго смотрел ему вслед, а он, гордо вскинув подбородок, поднимался по парадной лестнице. Мне вдруг захотелось плюнуть на все, поймать это самодовольное чучело и прямо на глазах у девчонок отлупить его как следует. Но вспомнились слова Папаяна, которые он сказал мне, когда я шел сюда:

«Ты ведь уже не маленький…»

Вспомнил я и глаза отца, когда он с гордостью протянул мне свою первую в жизни справку.

Я медленно побрел к яме, возле которой с ведром и лопатой в руках уже дожидался меня наш старый сторож Багдасар. Он дал мне инструменты и, словно угадав мое состояние, сказал:

— Э-э, что за времена, сынок! Нынче он главный, понимаешь?..

Я работал до вечера. Асатур то и дело с безразличным видом выглядывал из окна, проверяя, как я выполняю свое первое «серьезное» поручение.

На другой день я ходил мрачный и подавленный.