— Гоп!
— Гоп! — в ту же секунду отозвался Смбат.
В ужасе мы помчались домой.
Мы добежали до наших ворот и только тогда остановились, задыхаясь.
— Чко?..
— А?
— Что это было?
— Тише! Откуда я знаю?
Чко, как и меня, била дрожь.
Мы еще не пришли в себя, когда, не заметив нас, мимо прошел Брам.
Он тоже сопел и тяжело дышал. Спустя мгновение послышался скрип его двери. Врам вошел в дом.
— А этот откуда взялся? — сказал я.
— Почем я знаю? — со слезами в голосе ответил Чко. — Что я теперь буду делать, как я домой пойду?
Действительно, от нас до дома Чко было порядком далеко.
— Останься ночевать у нас, — предложил я.
— А наши?
Я растерянно огляделся. Вокруг стояла непроглядная тьма, и лишь слабо желтело маленькое окошко товарища Сурена. Будто сговорившись, мы направились к нему.
Он отворил дверь и сказал удивленно:
— Да на вас лица нет! Что случилось?
— Мы… — замялся я.
Через несколько минут товарищ Сурен отвел домой перепуганного Чко, а я потихоньку пробрался в дом, нырнул в постель, но не смог уснуть до самого утра.
Настал день, когда Погос и Амо должны были вернуться из лагеря. Об их приезде мы знали накануне вечером и утром вместе со всеми пошли их встречать.
Те же два автобуса, урча, въехали на школьный двор и, усталые, пуская струйки пара, остановились.
Из машин высыпали юнкомовцы. Они загорели и вроде бы повзрослели за месяц. Поднялся веселый гомон; родители обнимали и целовали своих детей. Мать Погоса радостно повторяла:
— Родной ты мой, родной ты мой!..
А Погос, видимо, стыдился материнских нежностей. По-моему, его чувства разделял и керосинщик Торгом. Слабо улыбаясь, он мягко укорял жену:
— Ну ладно, довольно, не из Сибири же сын возвратился.
Вожатый, товарищ Аршо, построил юнкомовцев в шеренгу и произнес короткую речь. Сказал, что скоро начнется учебный год и что каждый юный коммунар обязан хорошо учиться и быть достойным гражданином своей родины. Когда он кончил говорить, все разошлись, я и Чко получили наконец возможность подойти к нашим друзьям.
Мко отнес домой сумки Погоса и Амо, которые, не в пример владельцам, порядком отощали. Я и Чко отвели Амо и Погоса в сторонку.
— Во-первых, скажу тебе, — виноватым голосом начал Чко, — что Хачик сманил одного голубя…
Удивительное дело: Погос довольно хладнокровно выслушал эту весть.
— Не беда…
— Затем скажу, что магазин парона Рапаэла обчистили.
— Ну?..
— Затем скажу, что сыщик с собакой приходил…
— Потом?..
— Затем скажу…
— Ну что ты заладил: «затем» да «затем»! Не письмо в деревню пишешь! — разозлился Амо.
— Погоди, погоди, — прервал его Погос и, обратившись ко мне, сказал: — Ну-ка, ты, Учитель, расскажи толком.
Но и я толком ничего не мог сказать. Погоса и Амо звали домой, они торопились, а нам надо было столько рассказать им, что мы просто не знали, с чего начать.
Так и пошли домой.
До вечера Погос и Амо не могли выбраться из дому. Только когда стемнело, мы собрались и вместе отправились на церковный двор.
Погос усадил нас под деревом и сказал:
— Ну, говори, Учитель.
— О чем говорить?
— Обо всем, сначала.
— И о голубе говорить?
— Это неважно.
— Как это — неважно? — изумился Чко.
— Неважно, я голубей держать не буду.
Мы остолбенели от удивления.
— Не до голубей, учиться надо…
— А куда ты их денешь?
— Да придумаем что-нибудь. Ты давай выкладывай, что там с пароном Рапаэлом.
Я и Чко наперебой принялись рассказывать. Друзья слушали нас очень внимательно.
— А товарищ Сурен знает про все это? — под конец спросил Погос.
— Про что?
— Про то, что вы рассказали.
— Нет.
— И про Смбата не знает?
— Нет.
— А как вы просили проводить Чко домой?
— Чко сказал, собак боится.
Погос и Амо ничего не ответили.
Потом они стали рассказывать о лагере юнкомовцев. Уже поздно вечером мы разошлись по домам.
Утром начались занятия, которых мы с нетерпением ожидали, и в тот же день стали известны две новости. Во-первых, все узнали, что Погос отказался от голубей, продал их Хачику, а парочку подарил Мко со словами: «Пока в школу не ходит, пусть побалуется». И второе — бывший генерал Алагязов поступил работать бухгалтером в нашу школу.
С приездом Погоса и Амо жизнь стала интереснее, к тому же начались занятия.
Погос и Амо были уже в пятом классе и проходили, как нам казалось, очень много разных предметов, которые хоть и интересовали меня и Чко, но, честно говоря, были непонятны. Вот, например, мы уже умели помножить два на три или к девяти прибавить шесть и были уверены, что это ох как много. Но после их приезда мы вдруг поняли: наши знания — ничто. Ведь им были известны разные загадочные «иксы» и «равенства» и другие мудреные слова, которые с таким важным видом произносил Амо.
Если в первый день Погос ошарашил нас известием, что голуби его не интересуют, то уже на третий он, а с ним и Амо решительно высказались против катания на стеблях подсолнухов. Взамен они раздобыли где-то настоящий футбольный мяч и гоняли его со сверстниками на церковном дворе, приводя в ярость отца Остолопа.
— Проклятые! — ругался он. — Сатанинское отродье!
Но это ему не помогало, ребята продолжали игру. Только когда отец Остолоп уходил, кто-нибудь говорил вполголоса:
