Дорога длиною в жизнь - [8]

— А вы обманули меня! Я ночью специально приходил проверять и увидел, что вы здесь.

Мы оба поняли друг друга, засмеялись и — познакомились. Его звали Сашей, он работал техником на заводе. С того дня Саша часто стал приходить ко мне и проводил у моей постели много часов. Как-то привел нескольких парней из своего корпуса, они подхватили мою кровать и понесли к спортивной площадке — начинались соревнования по волейболу. Потом они решили переносить меня вечерами к летней площадке — в кино или на концерты. Первое время я очень стеснялась, особенно отдыхающих из других санаториев, и ребятам приходилось долго меня уговаривать. А потом привыкла. И к моей койке тоже все привыкли. Теперь я уже не страшилась вечеров — была не одинока. Саша то собирал мне цветы, то приносил «для аппетита» керченскую селедку. Брал для меня из библиотеки книги и доставлял письма.

Он уже знал обо мне все. Знал, что рушится сейчас моя жизнь, рушится любовь. Как-то, увидев меня особенно грустной, сказал:

— Он будет ждать вас, Ира. Когда любишь, можно ждать всю жизнь.

Потом пришло время Сашиного отъезда. Я успела привязаться к нему всей душой и знала, как мне будет его недоставать. Накануне отъезда Саша предложил:

— Давайте, Ира, попробуем добраться разок до моря. Кто знает, когда еще вам придется увидеть его.

Это была моя мечта, только неловко было просить, чтобы помогли дойти.

Я поднялась с постели. Море было близко, но шли мы долго и трудно. Саша нес меня к морю на руках. Нет, он ничуть не стеснялся любопытных взглядов встречных. Он и меня научил не замечать жестокого любопытства посторонних.

Возле воды Саша нагнулся и потрогал рукой песок:

— Попробуйте, Ира, какой горячий!

Вспомнил, что мне не нагнуться, набрал горсть, пересыпал в мою ладонь. Песок действительно был горячий. А море? Море было безмятежно спокойное, и ему не было дела ни до меня, ни до моей беды…

На следующий день мы прощались. Столько хорошего хотелось сказать Саше, но он опередил:

— Спасибо, Ира, мне было очень хорошо с вами. И домой возвращаюсь с чистой совестью — водку не пил и жене не изменял!

Пошутил! Я не ответила. Только навсегда запомнила добрые, улыбчивые глаза.

МАРТ

Март. На Москве-реке еще не тронулся лед, а по берегу уже побежали первые ручейки.

Март. Роковой месяц для нашей семьи. Именно в марте умерли муж, отец, брат. Ушли из семьи все мужчины…

Март. Ослепительно сияет солнце, не радуя глаз.

Март. С крыш домов падает капель — вечный вестник наступающей весны. И в воздухе первые весенние запахи.

Март. Замирает сердце, когда смотришь на это возрождение жизни в природе и понимаешь, что не могут воскреснуть любимые.

Март. Первый месяц весны. Как пережить его? Каждый год повторяется эта бесконечная мука. И все-таки весна идет. Потому что жизнь не останавливается и никого не хочет щадить. Трудно, больно и горько. Но весна идет как победное шествие природы — силы, с которой никто не может совладать.

Март…

ДОДИК

Я любила его пылкой, хотя еще и не взрослой любовью — нам было по шестнадцать. Страдала, потому что любила безответно. Детство оборвалось в один день: грянула война. И вот уже наши мальчики надели солдатские шинели…

День Победы все школьные друзья — те, кто остался жив, разумеется, — праздновали вместе. Додик, только что вернувшийся из госпиталя, был в гимнастерке с погонами. Он до удивления нисколечко не возмужал — все такой же весельчак, балагур, с шутками, острым словом и картавым, раскатистым «р», по которому его так легко было всегда узнать по телефону. Теперь в нем, кажется, били через край несколько жизней — та, которой он жил сам, и те, что не дожили друзья.

Вскоре он женился, и наши дороги разошлись. Не виделись лет тридцать. К моему пятидесятилетию старые школьные друзья приготовили мне сюрприз — пригласили Додика, он принес корзину красных гвоздик. Увы, пришел какой-то совсем чужой мужчина с седыми висками и брюшком. На улице не узнала бы!

Теперь Додик с каждым праздником поздравляет меня по телефону. И только раз в году поздравляю его я: в День Победы.

— Урра! — раздается его счастливый голос.

— Ура! — вторю ему я.

И еще дважды слышу это далекое и до боли близкое «р»:

— Урра! Урра!

Вот он, прежний Додик, весельчак, балагур и наш школьный рыцарь, не терпевший несправедливости, защищавший слабых, с таким, только ему присущим почтением к девочкам.

Все правильно, Додик. И что в числе немногих остался жив. И что выбрал не меня, а другую — со мной тебе было бы слишком много хлопот. И что мы встретились. И что всерьез не расстаемся: стоит набрать твой номер телефона, и вот уже на другом конце провода слышу твое раскатистое «р». И даже что я не жалею о девочке, которой приносил ты в день рождения цветы, а каждый день — полудетские слезы. Была девочка. Был мальчик. Идет жизнь.

ПЕРВОЕ МАЯ

Первое мая. Солнце светит и греет. Где-то там, далеко, на Красной площади отшумел физкультурный парад. Прошла веселая демонстрация. Я ничего этого не смогла увидеть — все те же четыре стены, только теперь снова больничные. Соседка по палате спросила меня: «Вы не пробовали заняться статистикой — сколько лет проведено вами в больницах?» Мне никогда ничего подобного не приходило в голову, но если прикинуть, то чуть ли не половину сознательной жизни..