Дорога через Сокольники - [25]
Аллочка успела уже причесаться и снять очки. Возле шкафа меняет книгу.
А л л о ч к а (быстро). Кто такой?
А л е ш к а (мрачно). Приезжий. «Бродяга Байкал переехал, навстречу родимая мать»… Понятно?
А л л о ч к а. Непонятно.
А л е ш к а. И никто не понимает. На этой почве и погибаю.
А л л о ч к а. На какой это почве?
А л е ш к а. Роковые страсти. Вообще — любовь. К женщине.
А л л о ч к а. Что?
А л е ш к а (протяжно).
А л л о ч к а. Это как понимать?
А л е ш к а. Она артистка. Спектакли, гастроли, анонсы. Жар-птица! Решил было ради нее в артисты поступать.
А л л о ч к а. Ну и что?
А л е ш к а. Оттерли. Слишком, говорят, самобытное дарование. Слишком, говорят, оригинальная внешность. Внешность у меня, видите ли… А что под этой внешностью бьется, может быть, любящее сердце — так на это начхать?.. Ладно, думаю, пойду в педагогический институт. Там внешность значения не имеет. Но как-то не дошел.
А л л о ч к а. Не дошел?
А л е ш к а. Все на почве тайных пороков.
А л л о ч к а (заинтересовалась). Какие же пороки-то?
А л е ш к а (уклончиво). Разные. (Таинственно.) Главное, неусидчивость. Не могу сосредоточиться на одном деле, хоть убей! В сочинении, например, двадцать ошибок.
А л л о ч к а. Провалился!..
А л е ш к а. Ну, провалился! А почему?
А л л о ч к а. Почему?
А л е ш к а. Переживания. Бегаешь по Москве, ловишь жар-птицу — очень беспокойно!
А л л о ч к а. А еще какие пороки-то?
А л е ш к а (кладет конец разговору). Много у меня их! (Рассматривает книгу, которую она держит в руках.) Что за книга?
А л л о ч к а. Научная.
А л е ш к а (читает заголовок). «Свадебные обряды бушменов».
А л л о ч к а. Папина.
А л е ш к а. Это который путешественник, ваш папа?..
А л л о ч к а. Этнограф. Обычаи изучает.
А л е ш к а. Бывают же у людей папы!
А л л о ч к а. Дело не в профессии и не в том, что папа. Дело в том, что он светлая личность.
А л е ш к а. Понятно.
А л л о ч к а (иронически). Вы, конечно, имеете представление об африканской культуре?
А л е ш к а. Я-то? Конечно. У бушменов лесов Конго, как ни странно, до сих пор культ Луны!
А л л о ч к а. Ну и что?.. Это всякий ребенок знает. Но есть и другая Африка. Пробуждающаяся. (Открывает книгу.) Видите посвящение? «Пробуждающейся Африке с любовью и восхищеньем. И дочке моей Аллочке — на будущее. Автор».
А л е ш к а. Это вам? Благородно, ничего не скажешь.
А л л о ч к а. В артисты вы, стало быть, не попали, в педагоги «не дошли». Теперь куда же?
А л е ш к а. Теперь вот залечу душевные раны и снова в бой. Я ведь не отчаиваюсь. Я по натуре боец, боксер легчайшего веса. Они еще сами меня позовут…
А л л о ч к а. А в зоопарк вас еще не звали? (Смеется в кулак.)
Входит А н а с т а с и я И в а н о в н а.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Бобик Лужицын опять меня обманул! (Аллочке.) Задачку, оказывается, списал. Ну не жулик?
А л л о ч к а. У вас — или гений, или жулик. Середины вы не признаете.
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я за ясность педагогических принципов: отличился — поощрили. Провинился — наказали.
А л л о ч к а (на Алешку). А этот гений остается у нас, так я понимаю?
А н а с т а с и я И в а н о в н а (еще раз оглядела Алешку). Логически вполне допустимый вариант. Собственно, это Валя его прислала. Вы же знаете, на что способна ваша сестра?
А л л о ч к а. Тетя, она просто хотела подшутить над вами!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Я тоже, как вы, наверное, догадываетесь, шучу.
А л е ш к а (в отчаянии). Тетя!
А н а с т а с и я И в а н о в н а. Да, шучу. Но в данном случае, когда надо помочь человеку, я думаю, и отец ваш не стал бы возражать против шутки. Идемте, Алеша. Я вам покажу нашу ванную комнату…
Анастасия Ивановна и Алешка уходят.
А л л о ч к а. Ишь ты, мыться повели. Вот так штука!
В это время щелкает английский замок, наружная дверь открывается, В передней смех, голоса. Аллочка с интересом наблюдает за всем происходящим.
В а л я. Подожди.
М и ш а. То есть как подожди?
В а л я. А вот так…
Целуются.
М и ш а. Это мы что же, целуемся, что ли? (Смех.)
В комнату входит В а л я — мимика и жестикуляция у нее чуть преувеличены, тон подтрунивающий, иногда тихонько насвистывает. За руку она тащит М и ш у, молодого человека в светлом спортивном костюме.
В а л я. Позор!.. Кто из нас наконец мужчина?!
М и ш а. Мужчина? Я.
В а л я. То-то. Значит, как только поженимся, едем?
М и ш а. Надо ехать, а?..
В а л я (напевает).
М и ш а. Театрик там деревянный, я узнавал. Из самых обыкновенных бревен.
В а л я. Деревянный? (Задумалась.) Комично… Зато в нем сосной пахнет, правда? Я люблю, когда нагретой сосной пахнет. Дома о нашем отъезде пока ни слова. Лучше потом и сразу.
Поцелуй.
А л л о ч к а. Эй, люди!.. Совесть-то у вас есть? Вы что это делаете при незамужнем-то ребенке?
М и ш а (растерялся). В самом деле, что ж это мы при ребенке?
Валя независимо насвистывает.
А л л о ч к а. Здравствуйте, Миша. (Рукопожатие.) Привет, сестра. (Рукопожатие.) Веселенькие у нас новости с твоим нахалом!
В а л я. Ты о ком?
А л л о ч к а. А ты будто не знаешь?
Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.
Книга В. М. Красовской посвящена великой русской танцовщице Анне Павловой. Эта книга — не биографический очерк, а своего рода эскизы к творческому портрету балерины, прославившей русское искусство во всем мире. Она написана как литературный сценарий, где средствами монтажа отдельных выразительных «кадров» воссоздается облик Павловой, ее внутренний мир, ее путь в искусстве, а также и та художественная среда, в которой формировалась индивидуальность танцовщицы.
В книге описана форма импровизации, которая основана на историях об обычных и не совсем обычных событиях жизни, рассказанных во время перформанса снах, воспоминаниях, фантазиях, трагедиях, фарсах - мимолетных снимках жизни реальных людей. Эта книга написана для тех, кто участвует в работе Плейбек-театра, а также для тех, кто хотел бы больше узнать о нем, о его истории, методах и возможностях.
Анализ рабочих тетрадей И.М.Смоктуновского дал автору книги уникальный шанс заглянуть в творческую лабораторию артиста, увидеть никому не показываемую работу "разминки" драматургического текста, понять круг ассоциаций, внутренние ходы, задачи и цели в той или иной сцене, посмотреть, как рождаются находки, как шаг за шагом создаются образы — Мышкина и царя Федора, Иванова и Головлева.Книга адресована как специалистам, так и всем интересующимся проблемами творчества и наследием великого актера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.