Дорога через безмолвие - [3]

К 1860 году Мельбурн окончательно обрел вид солидного города. Он живописно раскинулся на берегах реки Ярры, широкие прямые улицы освещались газовыми фонарями. К описываемому периоду он уже имел университет, публичную библиотеку, здание парламента колонии, несколько коммерческих банков и муниципальных парков, засаженных привезенными заморскими деревьями. В Королевском оперном театре на 4000 мест ложа на спектакль с участием примадонны, певицы Катерины Хэйс, стоила 12 гиней; полдюжины драматических театров ставили Шекспира, Шеридана и водевили — грандиозные перемены по сравнению с недавними временами, когда театр служил придатком питейного заведения, куда ни одна уважающая себя женщина не ступила бы ногой. В Креморнском парке, разбитом по образцу лондонских, имелись свой театр, галерея восковых фигур, танцзал и зверинец; там же в парке можно было послушать духовой оркестр, развлечься полетом на воздушном шаре и полюбоваться фейерверком. Огромной популярностью пользовались скачки, особенно розыгрыш Мельбурнского кубка. А в дни решающих соревнований по крикету парламент переносил свои заседания на вечер.

В моду вошли европейские танцы — кадриль, полька, вальс; тысячи гостей съезжались на субботние балы в только что построенный Выставочный павильон. По большей части это были состоятельные горожане в собственных экипажах — дамы в кринолинах, мужчины с распушенными бакенбардами, в цилиндрах. Днем, судя по рассказам, а также прелестным рисункам и акварелям тех лет, по оживленным центральным улицам катили кареты, двуколки и омнибусы; железнодорожная ветка вела к станции Килда, где отдыхающих ждали гостиницы и морские купальни (раздельно для мужчин и женщин). В фешенебельных пригородах выросли огромные викторианские особняки и кокетливые виллы с висячими садами и обращенными к реке бельведерами. В богатых домах жили на широкую ногу. Содержать трех служанок-ирландок, повара, кучера и садовника считалось обычным делом; столовое серебро, мебель и портьеры доставляли из Европы (местный колорит обеспечивали коврики из шкур кенгуру и разноцветные веера из перьев лирохвостов); обильная викторианская кухня дополнялась изысканными австралийскими блюдами, среди которых особо ценился жареный черный лебедь в винном соусе. Излюбленным развлечением сделались пикники, именовавшиеся «лесными вылазками»; в жаркий летний день «чистая публика» отправлялась на лодках вверх по Ярре полюбоваться на диковинных птиц и кенгуру-валлаби, выпить шампанского и обсудить местные новости.

Скваттеры в буше тоже жили безбедно — в комфортабельных усадьбах с широкими верандами, москитными сетками в спальнях и даже ванными с горячей водой. Изобилие пищи приводило к настоящему обжорству: обычный завтрак состоял из куриного яйца… впридачу к бифштексу в полкило весом. Англичанин Энтони Троллоп, приехавший навестить своего сына, так описывает социальный статус австралийских скваттеров:

«При ста тысячах овец и более владельцу полагается иметь повара-мужчину и дворецкого; в имении, где стригут сорок тысяч овец, как минимум необходим рояль; двадцать тысяч — это нижний предел, при котором салфетки являются непременной принадлежностью обеденного стола. При десяти тысячах просто всего должно быть очень много — много мяса, много чая, бренди и воды, много колониальных блюд, но рассчитывать на шампанское, шерри или привозные яства не следует…» Представители богатой прослойки и среднего класса, прибывавшие во все большем числе в колонию, были, как правило, грамотными людьми; степень образованности среди них, пожалуй, превышала аналогичный показатель в Англии. Примерно треть экспортируемых из Великобритании книг отправлялась в Австралию, и с каждой почтой приходило огромное количество английских газет и периодических изданий. К середине прошлого века в колонии уже появились и собственные газеты: «Эйдж», «Аргус», «Геральд» и «Мельбурнский Панч».

Однако помимо радужных следует сказать и о теневых сторонах жизни. В Мельбурне насчитывалось по меньшей мере 100 публичных домов, а пьянство сделалось такой же привычной болезнью, как простуда. По улицам бродило немало нищих, а лицам наемного труда только еще предстоял долгий путь борьбы за восьмичасовой рабочий день. Потеря места означала для человека подлинное несчастье. Тем не менее нищета переносилась здесь легче, чем в Англии, где к тому времени насчитывался миллион бедняков. Пища, особенно мясо, стоила недорого, а перезимовать короткий период в мягком климате было не так уж сложно. И потом перемены происходили очень быстро, у иммигранта здесь оказывалось куда больше шансов устроить свою жизнь, чем где бы то ни было. Даже для китайцев, терявших работу по мере того, как скудели золотые прииски, находилось дело — они кормились огородничеством, открывали прачечные, занимались ловлей и засолкой рыбы недалеко от пляжей Килды.

К 1860 году жители Виктории крепко стояли на ногах. За десять бурных лет их новая и самая маленькая на материке колония по богатству и влиянию далеко превзошла соседей. Поселенцы Виктории обеспечивали шестую часть британского импорта шерсти и треть мировой добычи золота; золотой поток из Австралии был столь велик, что оказал влияние на всю мировую экономику, замедлив на какое-то время катастрофический спад производства в Европе, предсказанный Марксом и Энгельсом.