Дона Флор и два ее мужа - [167]

Несколько лет назад на кандомблэ в салвадорском квартале Сан-Гонзало до Ретиро Жоржи Амаду, воспринявшему от матери и индейскую кровь, был присвоен пожизненный почетный титул отум оба — полномочного «жреца» Шанго, слывущего богом молнии, грома и огня; в часы праздничных церемоний писателя именуют Отум Оба Аролу; предопределено ему покровительство Ошосси, бога охоты и тропических лесов. Так своеобразно баиянские негры и кабокло засвидетельствовали свое почтение романисту, автору произведений о их жизни.

«У нас, в Бразилии, — говорил Жоржи Амаду, — огромная масса неграмотных, поставленных за рамки общечеловеческой культуры, не имеющих материальных возможностей учиться… Но если перед вами находятся люди, сумевшие сохранить, несмотря на рабство в прошлом, свою самобытную культуру, свое творчество, свои музыку, танцы, песни — и еще такие прекрасные, — вы не сможете не испытывать к ним уважение. Когда меня наделили этим титулом, я понял, что мне оказана большая честь, я не мог не принять его — повторяю, к этим людям я испытываю чувства искреннего уважения… Смешение рас отразилось и на нашей литературе, национально своеобразной, обладающей бразильской особенностью, своим лицом; мы — продукт смешения рас. Я — уроженец штата Баия, важнейшего негритянского средоточия Бразилии, где очень глубоки традиции африканского происхождения, налагающие чрезвычайно сильный отпечаток на всю здешнюю жизнь, и вся моя личная жизнь тесно сплетена с этими традициями».[54]

Было бы, однако, ошибкой считать, что в своих произведениях Амаду, писатель-реалист, склонен к некоей идеализации традиций, дошедших из глубины веков, архаичных верований. Равным образом он не помышляет идеализировать и своих персонажей. Отражая правду жизни, раскрывая сферу их духовных интересов, увлечений и понятий, писатель не упускает случая поиронизировать, придать соответствующую тональность, найти нужные краски, чтобы выявить негативное, подвергнуть его критике. Поэтический талант Амаду позволяет ему свободно переходить в изображении персонажей и в описании эпизодов от достоверного к фантастическому, рожденному народным творчеством, стирать границу между реальным и ирреальным. «Для романиста, ограниченного своим реализмом, либо собственным видением, Баия — опасная территория, — шутливо заметил Жоржи Амаду в ответе своей бразильской читательнице. — Здесь всегда происходит что-то непредвиденное или случайное, не находящее легкого объяснения и толкования».[55] А в эпиграфе к пятой части романа «Дона Флор и два ее мужа» упоминается «о странных и невероятных событиях, которые возможны только в городе Баие, хотите верьте, хотите нет…»

«Непредвиденное и случайное», как и некие сверхъестественные силы из мифологии баиянских негров или кабокло, кое-когда помогают автору в построении, в развитии сюжета, однако созданные писателем литературные типы столь рельефны, что не возбуждают сомнения в их реальном существовании. «Мои персонажи выбраны среди людей Баии, — подтверждает Амаду. — В каждой из моих книг есть немного и от автора, но это не означает включения чего-то из его автобиографии. Вошел лишь опыт жизни. В написанном мною нет ничего иного, кроме так или иначе пережитого лично. Я не способен писать о том, что знаю лишь понаслышке, в чем непосредственно не участвовал».[56]

Создав в тридцатых годах сагу о городе Салвадоре — романы «Пот», «Жубиаба», «Мертвое море», «Капитаны песков», — Амаду представил читателям очень разных людей — рабочих, вступающих в борьбу против предпринимателей, «жрецов» кандомблэ, вместе со своими приверженцами уповающих на могущество Огуна или Эшу, портовых грузчиков, лодочников-савейрос, рыбаков, на утлых парусных плотах-жангадах, идущих на схватку с коварной морской стихией, беспризорных мальчишек, этих бесчисленных «капитанов песков», радости детства которым незнакомы, зато знаком нескончаемо терзающий их голод, понуждающий выпрашивать милостыню или красть…

Не с каждым из своих персонажей писатель расстается, завершив работу над произведением. Нередко он переводит тех или иных героев из романа в роман, сюжетно не связанных, словно желая подчеркнуть единство и неразделимость изображаемых им «низов» буржуазного общества. «В народе — истоки творческой силы Амаду, — отмечал бразильский литературовед Миэсио Тати. — Жизнь, борьбу, страдания и надежды простых людей он понимает, чувствует своим сердцем, как нельзя ближе… А мир богатых чужд миру книг писателя».[57]

«Мир богатых» не прощал обличителя господствующих классов, книги которого, опубликованные на разных языках, приобретали широкую известность, приумножали популярность автора далеко за рубежами его родины. (К слову сказать, в июньском номере московского журнала «Интернациональная литература» за 1934 год уже сообщалось о незадолго до этого вышедших бразильских изданиях романов «Какао» и «Пот» двадцатидвухлетнего писателя, — факт сам по себе примечательный, имея в виду, что тогда между нашими странами не существовало каких-либо контактов. Заметку о романе «Пот» журнал в майском номере того же года озаглавил красноречиво: «Революционная книга завоевывает читателя».)