Дон Жуан, или Жизнь Байрона - [103]

И холм

Увенчан был цветущей диадемой

Деревьев, обегающих кругом.

Он написал большую поэму о своей юношеской любви, «Сон». Удивительна была эта неспособность забыть столь незаметное происшествие… Затем «Стансы к Августе».

День судьбы моей прожил мало,

Омрачилась моя звезда,

Только сердце твое не узнало

Всех грехов, что молва нашла.

Знаешь ты мою тайную горечь,

Ты её разделила со мной,

И души любовную волю

Узнал я только с тобой…

Человек — и не обманула,

Женщина — не бросила меня,

Оклеветанная — не пошатнулась,

Я любил — ты не сделала зла…

Что стало с ней, с Августой, там, далеко за морями? Он не знал. Серебряные воды озера под его окнами напоминали ему Ньюстедское озеро. На тех берегах, поросших камышом, он был счастлив с ней. Он писал ей трогательные письма: «Не огорчайтесь и не ненавидьте себя. Если вы ненавидите одного из нас, пусть это буду я — но не делайте этого, — это убьет меня. Мы последние на белом свете, кто должен или может перестать любить друг друга…» «Какой я был дурак, что женился, — да и вы не умнее, моя дорогая. Мы могли бы жить одни так счастливо — старая дева с холостяком. Я никогда не найду такой, как вы, ни вам (как бы это ни показалось тщеславным) не найти такого, как я. Мы созданы для того, чтобы жить вместе, и вот поэтому мы, или я по крайней мере, оторваны обстоятельствами от единственного существа, которое всегда могло бы меня любить и к которому я мог бы бесконечно привязаться… Ведь если бы вы даже были монахиней, а я монахом — и то мы могли бы говорить с вами через решетку, а не через море. Но все равно — мой голос и мое сердце всегда будут твоими».

Она ничего не ответила. В своих темных, трепещущих письмах она говорила, что часто видится с Аннабеллой, которая очень добра к ней… Очень добра — леди Байрон? Уф! Это было удивительно. В его галерее символических фигур Аннабелла стала Неумолимой Супругой, его «Моральной Клитемнестрой». Мадам де Сталь, которая жила в Коппе на другом берегу и к которой он часто заходил, задумала помирить его с Аннабеллой; она заставила его написать ей, но он знал, что это будет напрасно. Аннабелла разбила его сердце. Сердце, о котором он когда-то с гордостью говорил, что оно твердо, как подошва горца.

Конечно, он был виноват перед леди Байрон, но она была его женой, она пошла за него «на горькое и на доброе», она не была «отмечена провидением», чтобы поразить его… Когда-нибудь судьба отомстит за него. Из античных божеств он никого не почитал так, как Немезиду, мстительницу богов. Он таинственно предрекал: «Днем раньше, днем позже, то, что она сделала, падет на её же голову, — это будет вызвано не мной, потому что мои чувства к ней — это не чувства Мести, — но помните, что я вам говорю, вы увидите, что она кончит несчастно рано или поздно». И когда она заболела, он написал:

Грустила ты — и не был я с тобою,

Занемогла — я не пришел к тебе…

Я отомщен, но это мое право,

Как ни грешил я, не твоей руке

Назначено быть Немезидой…

Для милостивых милость существует…

Ты сеяла мою печаль — и соберешь

Горчайший плод своих живых несчастий…

* * *

Визиты к мадам де Сталь были единственным связующим звеном с внешней жизнью. Ему очень нравился маленький замок Коппе, такой очаровательный со своей коричневой кровлей, дворик, закрытый двумя башенками, романтический парк, водопад, овражек. Иногда Байрон встречал там английских гостей, которые глядели на него, словно он был сам Сатана. Некая миссис Харвей упала в обморок, когда онвошел, на что дочь мадам де Сталь, кроткая и очаровательная графиня де Брольи, воскликнула: «Ну, право же, в шестьдесят пять лет это несколько преувеличенно!» Граф де Брольи находил его разговор «изобилующим нечестивыми шуточками и общими местами ходячего либерализма». Мадам де Сталь поругивала его: «Вам незачем было сражаться с миром, — говорила она ему, — это немыслимо. Мир слишком силен для отдельного человека, кто бы он ни был. Я сама попробовала это в молодости, но это невозможно». Действительно, было похоже на то, что она права. Байрон задумал броситься в атаку на затуманенные вершины, на коих восседали британские Условности, но никто не может безнаказанно бросаться на богов, в которых он сам втайне верит, — и вот теперь он здесь, пригвожденный ненавистью к своему одинокому утесу. Прометей, нелепо покоящийся среди жидкого хора годвинических Океанид.

Мадам де Сталь рассказала ему, что Каролина Лэм 10 мая выпустила роман, героем которого был он. Она дала ему книгу. Она называлась «Гленарвон», а на заглавном листе стоял эпиграф из «Корсара»:

Он имя будущим оставил поколеньям

С одною доблестью и тьмою преступлений…

Байрон прочел роман не без усилий, ибо это была весьма скучная книга. Леди Каролина описывала в ней чуть-чуть завуалированно свою жизнь. Героиня в ранней молодости вышла замуж за лорда Эвонделя, который был не кем иным, как Вильямом Лэмом. «У лорда Эвонделя был один недостаток — слишком великодушный и добрый характер, благодаря которому он позволял своей легкомысленной подруге командовать и устраивать все по-своему… «Вы будете для меня законом, — говорил лорд Эвондель своей жене. — Вы будете моей возлюбленной, моим руководителем, а я буду добровольным рабом». Ясно, что леди Эвондель разочаровалась в этом слишком слабом человеке и полюбила Гленарвона, который представлял собою смесь Байрона, Корсара и Лары. «Жизнь отвратительна мне, — кричал Гленарвон, — я презираю общество, любовь, чувства. Damn it! Dont talk about it!»