Домой - [6]

— Угощайся, — сказал Тейлор и ушел, покачиваясь вместе с вагоном.

Побитая чета перешептывалась, женщина — тихо, умоляюще, он — настойчиво. Дома он ее поколотит, думал Фрэнк. А как иначе? Одно дело, когда тебя прилюдно унизили. Мужчина может это пережить. Невыносимо, когда это было при женщине, при твоей жене, и она это не только видела, но и бросилась на выручку — его выручать! Сам он не мог защититься и ее не смог защитить, чему доказательством — камень в лицо. Она поплатится за свой сломанный нос. И не раз поплатится.

После виски он задремал, прислонясь затылком к оконной раме, и проснулся оттого, что кто-то сел рядом. В вагоне были еще свободные места. Он повернулся и скорее весело, чем удивленно оглядел соседа — маленького мужчину в широкополой шляпе. Тот был в голубом костюме: длинный пиджак и широкие, суженные внизу брюки. На ногах — белые туфли с неестественно узкими мысками. Человек смотрел прямо перед собой и не обращал на него внимания. Фрэнк прислонился к окну, чтобы спать дальше. Стиляга сразу же встал и исчез в проходе. На кожаном сиденье от него даже вмятины не осталось.

За окном проплывал холодный, плохо отмытый пейзаж; Фрэнк пробовал украсить его, мысленно набрасывая гигантские фиолетовые мазки и золотые кресты на холмах, поливая желтым и зеленью голые пашни. Он часами раскрашивал пейзаж Запада, иногда безуспешно, и это возбуждало его, но, выйдя из вагона, был уже более или менее спокоен. Однако вокзальный шум так бил по нервам, что он потянулся за пистолетом. Пистолета, конечно, не было, поэтому он прислонился к стальной опоре и подождал, когда утихнет паника.

Часом позже он подгребал тушеную фасоль и намазывал маслом кукурузный хлеб. Тейлор, официант, не обманул. У Букера не только еда оказалась хорошей и дешевой, но и общество — обедавшие, прислуга за стойкой, официантки и громогласный спорщик повар — было приветливо и весело. Рабочие и бездельники, матери и уличные женщины, все ели и пили непринужденно, по-семейному, словно у себя на кухне. Атмосфера открытости и дружелюбия позволила Фрэнку свободно разговориться с человеком на соседнем табурете. Тот первым назвался.

— Уотсон. Билли Уотсон. — Он протянул руку.

— Фрэнк Мани.

— Ты из каких краев, Фрэнк?

— A-а, брат. Корея, Кентукки, Сан-Диего, Сиэтл, Джорджия. Что ни назови — я оттуда.

— Теперь отсюда хочешь быть?

— Нет. Еду домой, в Джорджию.

— Джорджия! — крикнула официантка. — У меня родня в Мейконе. Хорошего вспомнить нечего. Мы полгода прятались в брошенном доме.

— От кого прятались? От белых балахонов?

— Нет. От хозяина.

— Одно и то же.

— Почему от него?

— Ты спрашиваешь. Тридцать восьмой год был.

С обеих сторон стойки раздавался понимающий смех громкий. Начали соревноваться в рассказах о своей нищей жизни в тридцатых годах.

Мы с братом месяц спали в товарном вагоне.

Куда он ехал?

Ехал. А куда, не знали.

А в курятнике спал таком, что куры заходить брезговали?

Да это что. Мы в ледяном доме жили.

Где был лед?

Мы его ели.

Да иди ты.

Я на стольких полах спал, что, когда увидел в первый раз кровать, подумал, это гроб.

Одуванчики ел когда?

В супе. Вкусные.

Свиные кишки. Нынче их как-то кудряво называют, а мясники их выкидывали или нам давали.

И ноги тоже. Шеи. Всю требуху.

Хорош. Вы мне бизнес портите.

Когда похвальбы и смех затихли, Фрэнк вынул список Мейнарда.

— Знаешь какие-нибудь эти места? Мне сказали, лучше всего у Молодых христиан.

Билли просмотрел адреса и нахмурился.

— Плюнь, — сказал он. — Пошли ко мне домой. Переночуешь. С семьей моей познакомлю. Все равно тебе сегодня не уехать.

— Это верно, — сказал Фрэнк.

— Завтра вовремя доставлю тебя на станцию. Ты на автобусе поедешь или поездом? На автобусе дешевле.

— Поездом, Билли. Пока там есть проводники, я теперь только на поездах.

— Они хорошо зарабатывают. Четыре-пять сотен в месяц. Да чаевые.

До дома Билли они шли пешком.

— Утром купим тебе приличные туфли, — сказал Билли. — А может, и в «Гудвилл» заглянем, а?

Фрэнк рассмеялся. Он успел забыть, какой у него обтрепанный вид. Чикаго под надменным сумеречным небом, продуваемый бодрящим ветром, был полон нарядных пешеходов, шагавших важно и стремительно, словно кто-то ждал их в назначенное время впереди на тротуарах, более широких, чем любая дорога в Лотусе. Когда остался позади центр и они дошли до района, где жил Билли, наступил вечер.

— Познакомься с моей женой Арлин. А это наш маленький Томас.

Арлин показалась Фрэнку красавицей, хоть сейчас на сцену. У нее была высокая прическа, высокий гладкий лоб и жгучие карие глаза.

— Ужинать будете? — спросила она.

— Нет, — сказал Билли. — Мы уже ели.

— Хорошо.

Арлин работала на металлургическом заводе и собиралась в ночную смену. Она поцеловала в макушку Тома, читавшего книгу за кухонным столом.

Билли и Фрэнк сели за журнальный столик и переставили безделушки, чтобы сыграть в карты и поговорить за пивом.

— Ты где работаешь? — спросил Фрэнк.

— На сталелитейном. Но сейчас бастуем, так что становлюсь в очередь перед агентством и беру любую поденную работу.

Перед этим, когда Билли представил Фрэнку сына, мальчик подал ему левую руку. Фрэнк заметил, что правая у него висит. Сейчас, тасуя колоду, он спросил, что у сына с рукой. Билли прицелился из воображаемого ружья.