Домовые - [64]

— Крепко ты его припечатала! — с неожиданным для самой себя восхищением воскликнула сваха.

— Ага, крепко. Да и себя заодно. Чем дальше — тем хуже. И его я этим отчаянным словом по миру гоняю, и себя обременила…

— Тебе-то что? Детей родила, внуков вырастила, правнуков, вот полезным делом занимаешься, — стала разбираться сваха. — Все тебя уважают, подношения тащат.

— Дочку с зятем пережила, сына с невесткой пережила. Для домовихи что главное? Семья! А ведь я свою семью пережила…

И пригорюнилась бабка Бахтеяровна, повязанная чересчур сильным словом, не имеющим супротивного слова, и, глядя на нее, пригорюнилась сваха Неонила Игнатьевна.

А в щель между дверью и порогом уже блестели молодые глаза — это Малаша, уняв свой девичий испуг, принеслась выспрашивать о знатном женихе Трифоне Орентьевиче. И ей хотелось знать сию же минуту — понравилась она или не понравилась. Раз уж в этом сватовстве все не по правилам, не по прежнему разумному порядку, раз уж они до свадьбы встретились — то ведь очень важно понравиться. А то, глядишь, и никакой свадьбы не будет…

А коли свадьбы не будет — так будет рев в три ручья, и будут всякие злые и глупые слова, и много всяких неприятностей.

Довольно уже и того, что бредет не-разбери-поймешь куда позабывший свое имя дряхлый домовой, бредет от пустоты к пустоте и остановиться не может. Лишь изредка вспоминает — вроде бы к невесте шел. И тут же забывает обратно.

Рига 2003

Свист

Доныне у домовых, когда заходит речь о сложных отношениях с человеком, рассказывают историю Лукулла Аристарховича. И клонят рассказчики обычно к тому, что даже ежели хозяин — дурак и не понимает тонких намеков домового, то обязательно сыщется человек, который его научит, да так научит — мало не покажется. А также к тому, что всякое дело нужно сперва попробовать сделать по-хорошему…

Домовой дедушка Лукулл Аристархович среди своих считался разгильдяем. Он нахватался от хозяев, деда Венедиктова и его супруги Людмилы Анатольевны, всяких умных слов. И у него иногда очень даже ловко получалось прятать за этими словами свое безделье. Впрочем, как и у хозяев. Рассуждая о высоких материях, они напрочь забывали о житейских делах.

Но что человеку интересно (а, может, и полезно, кто его знает, чем хозяева занимаются целыми днями, вне своих жилищ), то для домового — большая морока. Прежде всего, свои смотрят косо. Занятый высокими материями, Лукулл Аристархович несколько запустил хозяйство, а кто-то из домових, заскочив к нему на минуточку, увидел на кухне раскардач и тут же разнес по всему дому. Домовихи — они языкастые, и новость у них на языке не держится, а так и начинает порхать, и сама тащит за собой домовиху по всем соседям, пока не распространится и не станет потихоньку угасать. Но бабы-то посмеялись и повозмущались, а мужики, почтенные домовые дедушки, запомнили…

Лукулл Аристархович имел хозяев себе под стать — не шибко домовитых, зато разговорчивых. Эти хозяева даже слегка гордились своей неприспособленностью к обычной жизни и парением в облаках. Достался им Лукулл Аристархович по наследству, вместе с ними переехал в новое жилье, и все бы ладно, да только хозяева имели детей и внуков. Эти дети и внуки с ними жить не пожелали, и, с точки зрения Лукулла Аристарховича, правильно сделали, для него и присмотр за двумя стариками был обременителен.

Детей было двое — сын, Александр, и дочка, Ирина. У сына выросли двое своих, у дочки — тоже, и эта четверка внуков не то чтобы невзлюбила деда с бабкой — а искренне их не понимала. Более того — молодежь до такой степени сбила с толку маму Ирину, что надумала она в возрасте сорока пяти лет своего законного мужа из дому выгонять. Молодежь доходчиво ей объяснила, что годы у нее — самые сочные, что она еще классного мужика себе найдет, и хватит тратить время на лентяя и бездаря, неспособного себя прокормить. Последнее было чистой правдой. Иринушка нашла суженого в очень юном возрасте, в кругу, где вращались родители, и ей это казалось тогда просто изумительно. А потом она и разобралась понемногу, что к чему…

Этот суженый-ряженый был музыкантом… Или нет, не так! Он вынужден был стать музыкантом, потому что музыке его выучили в детстве, невзирая на сопротивление, а ничего больше он усвоить не пожелал. Говорил, правда, много и охотно. В итоге большой и толстый мужчина, в возрасте, округло определяемом как «под пятьдесят», служил аккордеонистом в некой поздравительной фирме, которая нанималась проводить праздники в детских садах и школах, особенно лютуя под Новый год, а также брала заказы на обслуживание банкетов и выезжала на дом к разнообразным юбилярам, от двух до девятоста лет.

Случалось, в месяц бывало и по шести заказов. А случалось — ни одного. Обедать же музыкант хотел каждый день.

Этот зять был любимцем стариков, которые уважали его свободолюбивый нрав. Старики полагали, что зять не пожелал идти ни на какие компромиссы, ни с властями, ни с начальством, ни с государством, ни с теми силами, что даже выше государства, и решение Ирины выгнать из дому бездельника приняли в штыки. До такой даже степени, что предложили зятьку пожить у себя, иока дочка не одумается и не пустит его обратно.