Домовой мостильщика Гоуски - [4]

Гоуска объяснил положение вещей. Домовой наотрез отказался работать на предприятие, поскольку оно его не высиживало, а на робкий вопрос Гоуски - не хотел ли бы он работать помедленнее, потому что такие темпы приведут всех к несчастью, - сердито начал летать по комнате.

Мостильщик Гоуска не сомкнул глаз всю ночь. Утром он пошел в поликлинику и так как был утомлен работой и бессонницей, то получил бюллетень на два дня. Домовой, просмотрев листок нетрудоспособности, сокрушался о неожиданных финансовых потерях до тех пор, пока Гоуска под тем предлогом, что ему нужно купить лекарство, не ушел из дому.

Вернулся он примерно через час и принес под мышкой большого полосатого кота. Домовой между тем вымыл пол и был весь покрыт паутиной, потому что своими собственными перьями обметал потолок. Коту он не обрадовался, но позволил себя успокоить уговорами, что все будет хорошо. После этого на кота он вовсе не обращал внимания, только сожрал у него всю еду.

Кот не оправдал надежд Гоуски. Он залез под кровать, а после с голоду и страху перед Домовым удрал в окно - Домовой проветривал комнату.

Ночью Гоуску мучила горячка и тяжелые сны. К утру он наконец заснул спокойно, но сон его был недолгим. Домовой стянул с него перину и заворчал:

- Вставай, принеси корыто и поставь воду, я буду стирать.

- Который час? - с трудом придя в себя, спросил Гоуска.

- Шесть, - ответил Домовой, - уже утро. Кто рано встает, тому бог подает, - назидательно произнес он и с отвратительной проворностью заскакал по комнате.

Мостильщик Гоуска приподнялся на локте.

- У меня идея, - сказал он тихо. - Я придумал, как нам больше заработать. Подойди поближе, чтобы никто не услушал, а то испортят нам всю музыку.

Домовой вскочил на край постели, вытянул шею и наклонил голову к Гоуске. Тот вытащил руку из-под перины и сдавил длинную, худую шею Домового. Он чувствовал, как шея крутится у него в руке. Домовой бил клювом, хрипел, метался и порвал когтями наволочку. Потом его движения стали слабеть, глаза затянулись пеленой и голова поникла.

Гоуска еще минуту сдавливал его шею, потом отпустил. Домовой со стуком свалился на пол. Гоуска повернулся к стене, немного поворочался и заснул сном праведника.

Проснулся он поздно, в середине дня. Оделся, завернул тело Домового в газету и направился к закусочной "У короля Пршемысла". Там положил Домового на прилавок. Буфетчик осмотрел цыпленка и, сбросив вниз, сказал:

- Двадцать.

Гоуска кивнул, сел в уголок к столу, заказал бутылку рома и приступил к делу. Когда в бутылке осталось совсем немножко, он поднялся и осторожно направился к прилавку.

- Дай-ка мне пару яиц, - сказал он буфетчику.

- Крутых?

- Сырых.

- Зачем они тебе?

- Я их разобью, - прошипел Гоуска, - разобью вдребезги. Ненавижу яйца. Растопчу все яйца! - заорал он на весь зал. Несколько завсегдатаев испуганно оглянулись и бросились расплачиваться.

- Иди лучше домой, - сказал буфетчик.

- Не пойду домой, не пойду домой, - повторял разбушевавшийся Гоуска. - И сегодня не пойду, и завтра не пойду, и послезавтра тоже не пойду, и буду прогуливать без всякого бюллетеня. И ничего не буду зарабатывать, и это будет здорово!

Буфетчик удивленно покачал головой.

- Вообще ничего не буду зарабатывать, - мечтал Гоуска. Вот...

- Только не хвастайся, - раздался хриплый голос. Из-за спины буфетчика высунулась голова с зелеными глазами и бледным гребешком. - Не хвастайся, говорю, завтра кончится этот твой бюллетень, не опоздай же на работу. Да не забудь поставить печать, а то не заплатят денег.

Гоуска стремительно выбежал из трактира. Беспомощно прислонился он к фонарю, потом перешел к стене. На углу улицы стояла статуя. Он направился к ней и у ее пьедестала бросился со стоном на колени.

- Святой Тадеуш, спаси меня от дьявольского наваждения! умоляюще бормотал он и тут же сказал такие слова, которые лучше не повторять, сказал их потому, что увидел статую, изображавшую не святого Тадеуша, а какого-то приматора.

Он чувствовал, что весь свет против него и что он выпил много рома.

- Господи, никто не мучается, как я, - жаловался он в голос, - такие окаянные мучения! И за что? Я курицы никогда не обидел!

В это время к нему на плечо упало что-то темное. Домовой, обретя равновесие, прошипел:

- Не ври, не ври, что не обидел! Кто мне свернул шею?

Мостильщик Гоуска склонил голову и застонал:

- Зачем ты меня обижаешь, что я тебе сделал?

- Ты свернул мне шею, - выговорил хмуро Домовой.

- А что же мне с тобой делать?

- Как это что со мной делать? Я ведь все делаю сам!

- Это, конечно, так, - бормотал Гоуска. - Делаешь все ты, а я мучаюсь. Разве это жизнь?

- Мучаться я за тебя не могу, - с отвращением произнес Домовой, - этого я не умею. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы я делал за тебя все на свете?

Гоуска завертел головой.

- Ты злой, - по-детски всхлипнул он.

- Ничего я не злой. Не могу я быть злым. Так же как не могу быть добрым. Я Домовой, а не ангел. Я такой, как есть, и делаю, что полагается делать Домовому. Это только ты можешь быть плохим или хорошим, потому что ты человек. А я только работаю на тебя.