Доминанты - [8]

– Катюша, – позвала меня наша учительница Алла Аркадьевна, – подойди, посмотри. Это твой тезка.

Все засмеялись. А у меня в груди что-то тяжелое засело и слезы подступили к глазам. Но я им не поддалась. Крепилась.

– Не люблю насекомых, – спокойно ответила я, следя за голосом, чтобы не дрогнул. Вроде ничего, непонятно, что обиделась.

Учительница рассадила всех по местам, взяла Вадькину энциклопедию и стала читать: «Богомол – крупное хищное насекомое с длинным мягким брюшком, с большими выпуклыми глазами на треугольной голове. Ноги у богомола гулливеристые, сильные, особенно передние, усеянные шипами. Он хватает ими жертву и сжимает ее словно щипцами. Охотясь, богомол затаивается в траве в позе богомольца, приподняв спину и передние ноги. Тело его в это время неподвижно, а треугольная голова, как танковая башня, вращается во все стороны, высматривая добычу. Обнаружив жертву, он медленно подкрадывается к ней, мгновенно схватывает и съедает. А затем снова замирает на карауле. Питается богомол различными насекомыми, может съесть и своего зазевавшегося сородича. В семье богомолов, что обитают у нас, около двадцати видов. Самый известный из них – богомол обыкновенный. Он зеленого или буро-желтого цвета, длиной с полкарандаша…»

На перемене меня все дразнили «богомол обыкновенный», а Вадька, прохаживающийся неподалеку, довольно усмехался и делал вид, что молится, складывая ладони и поднимая глаза кверху. Я сжимала кулаки и думала только о том, как бы засветить ему в глаз. Да вот тогда он сразу поймет, что мне не все равно. А я не хочу.

Подлетевшая Ленка Морозова сочувственно посмотрела на меня и сказала:

– У тебя Богомолова просто фамилия дурацкая, ну что же делать. Твоим папе с мамой тоже не повезло. Терпи.

– Нет, у папы с мамой фамилия другая – Авиотовы, – ответила я.

– Так ты что неродная? Из детдома, что ли? – вытаращила глаза Ленка.

– Да нет, родная. Просто фамилия другая.

– Так не бывает.

– Бывает.

– Значит, у тебя отец неродной, – подытожила Морозова.

– Да родной он!

– Ну не хочешь – не говори, – обиделась та и ускакала играть в салки с Катюхой и Дашкой.

Вечером я долго не могла уснуть и, наконец решившись, побежала в комнату к бабушке и залезла к ней в кровать.

– Ба, бабуль, я что… не родная вам? Вы меня из детдома взяли? – с дрожью в голосе тихо спросила я, жутко боясь, что это может оказаться правдой.

– С чего ты решила? – удивилась бабушка.

– Ну, у меня фамилия другая, чем у папы с мамой.

– Глупости! Конечно, ты нам родная. У твоей мамы раньше тоже фамилия была Богомолова, а потом поменялась. И у тебя поменяется. Иди спать.

– Ба, а мой папа… родной? Настоящий?

– Нет, игрушечный! – рассердилась бабушка. – Марш в постель! Завтра в школу вставать ни свет ни заря.

Я лежала в постели, накрывшись с головой одеялом, и думала. Мне казалось, что, наверное, меня действительно взяли из детдома и просто это скрывают. А сама я не помню. И что если я буду плохо себя вести или учиться на тройки, меня отдадут обратно. Страшное и непонятное слово детдом пугало. Я слышала, что там живут дети, у которых совсем нет родителей, и им некому покупать игрушки и мороженое, никто не читает им сказок и не водит в зоопарк. Мне стало себя жалко, и я заплакала. Тихо-тихо. Но бабушка все равно услышала и пришла ко мне, стала гладить по голове и говорить, что меня все любят, и что всё будет хорошо, и что я очень похожа на маму. А потом, уже сквозь сон, я слышала, как она за что-то ругает папу, а тот виновато басит в ответ про какую-то бю-ро-кратию и документы.

Через полгода мне поменяли фамилию, и она стала такая же, как у папы и мамы – Авиотова.

В детстве я часто летала во сне и, как правило, в итоге оказывалась на полу. Приземляться было малоприятно. Летишь себе, летишь, а потом – бац! И на пол. Бабушка стала подставлять мне к кровати стулья, чтобы я не падала. Это помогло, но я еще все время сбрасывала с себя одеяло. Конечно, всем надоедало меня накрывать. Тогда меня стали привязывать веревками к кровати. Ворочаться стало очень неудобно, а уж о том, чтобы сходить в туалет среди ночи и речи не могло идти, приходилось терпеть до утра, что не доставляло особой радости. Не помню, до какого возраста меня так привязывали, но лет до одиннадцати точно. Именно тогда я открыла для себя нечто, похожее на удовольствие. Когда мне очень хотелось опорожниться, а встать не было возможности, я сильно сжимала бедра, чтобы не описаться, а потом приходило оно, наслаждение. На какое-то время это помогало не думать о том, как мне необходимо кой-куда сбегать.

София, таван и математика

Когда мама с папой решили уехать жить в Софию, на семейном совете договорились, что я еду с ними. Счастью моему не было предела. София оказалась не только не похожа на Москву, а гораздо лучше! Там на каждом углу продавали красивые розы, торговали вареной кукурузой, пиццей, соленым арахисом. В кино шли «Звездные войны», и все было очень интересно. Жить мы стали на таване. Это по-русски чердак. На самом верхнем этаже, вроде мансарды, оборудованы восемь или десять комнатушек разного размера, в каждой из которых кто-то ютится. Но было весело несмотря ни на что. Соседи оказались очень милыми. Павлина учила меня печь пироги и торты, Снежана и Борис помогали делать уроки, особенно математику (учитывая, что болгарский я тогда знала плохо и понять задание оказывалось делом безнадежным), два парня-художника (не помню, как их звали) учили меня рисовать, а биолог Сокол рассказывал о насекомых.