Дом Якобяна - [46]

— Я прошу вас об одной услуге, вы можете кое-что для меня сделать?

Заки попытался ответить, но был настолько пьян, что не смог ничего произнести. Он продолжал смотреть перед собой и хрипеть. Он испугался, что умрет прямо сейчас. Бусейна собралась с силами и сказала:

— Я подаю в банк заявление с просьбой предоставить мне небольшой кредит… Десять тысяч фунтов… Я погашу его вместе с процентами за пять лет… Но нужна гарантия… Пожалуйста, не могли бы вы стать моим поручителем? — она положила руку ему на колено и прошептала это нежно нетвердым голосом. Он, несмотря на опьянение, прильнул лицом к ее щеке и поцеловал ее. Бусейна посчитала это согласием и радостно вскрикнула:

— Я так благодарна… Храни вас Бог…

Она встала, быстро достала бумаги из своей сумки и подала ему ручку.

— Подпишите здесь, пожалуйста.

Она подготовила настоящее заявление на кредит, но между бумаг всунула контракт Маляка. Заки начал ставить подписи, она держала его за руку, помогая, но вдруг он остановился, на лице проступило изнеможение, и он пробормотал заплетающимся языком:

— Ванная…

Секунду она молчала, словно не понимая. Он указал рукой и еле-еле проговорил:

— Я хочу в ванную!..

Бусейна отложила бумаги в сторону и с трудом подняла его. Он опирался на ее плечо, пока не вошел в ванную. Она закрыла дверь и повернулась, чтобы вернуться в комнату, но, дойдя до середины холла, услышала за спиной звук страшного удара…

* * *

В ту ночь в кафе «Groppi» было полно посетителей. Большинство из них — молодые влюбленные, которым было комфортно в приглушенном свете ламп, скрывающем их лица. Они обменивались знаками любви с уверенностью, что им никто не помешает. В заведение вошел человек лет пятидесяти, квадратный и грузный, в широком темном костюме, расстегнутой у ворота белой рубашке без галстука. Одежда настолько свободно сидела на нем, что казалась снятой с чужого плеча. Мужчина сел за столик у входа, заказал чашечку черного кофе и молча принялся оглядывать место, время от времени с беспокойством посматривая на часы. Приблизительно через полчаса в кафе вошел худосочный смуглый молодой человек в спортивной одежде и направился туда, где сидел «громила». Они горячо обняли друг друга, сели и заговорили вполголоса:

— Слава Аллаху, с тобой все в порядке, Таха… Когда ты вышел?

— Две недели назад.

— За тобой точно следят… Ты сделал, как сказал тебе Хасан, когда шел сюда?

Таха кивнул головой, и шейх Шакир заговорил снова:

— Брату Хасану можно полностью доверять… Связывайся со мной через него, он сообщит тебе место и время встречи. Обычно мы выбираем места, которые не вызывают подозрения… Например, вот это — кафе переполнено, здесь темно, оно подходит… Мы встречаемся и в общественных парках, в ресторанах, иногда в барах… Однако… Смотри не привыкай сидеть в барах…

Шейх Шакир рассмеялся, но Таха промолчал. Зависла тяжелая пауза, и шейх продолжал с горечью:

— Государственные службы безопасности развертывают сейчас преступную кампанию против всех исламистов… Аресты, пытки, убийства… Они открывают огонь по нашим безоружным братьям при задержании, а потом обвиняют их в сопротивлении властям… Настоящие бойни каждый день, на Страшном суде они ответят за кровь невинных… Я вынужден был оставить свою квартиру и перестать появляться в мечети… И изменил внешность, как видишь… Кстати, как ты находишь шейха Шакира в европейском варианте?

У шейха вырвался громкий смех, которым он попытался разрядить атмосферу, но тщетно… Тяжелая тень печали нависла над ними, и шейх поддался грусти, вздохнул, попросил прощения у Всевышнего и сказал:

— Крепись, Таха… Я понимаю и чувствую твою боль… Я хочу, чтобы ты перетерпел ради Аллаха Всевышнего все, что сделали с тобой эти неверные. Бог наградит тебя за это самой высокой наградой, с позволения Всевышнего… Я знаю, что рай достается тому, кто принимает муки за Аллаха… Все, что с тобой случилось — лишь малая плата, которую платят по доброй воле усердствующие в джихаде во имя справедливого слова Всевышнего… Наши правители защищают свои интересы и свое нечестно нажитое богатство, а мы защищаем божественную религию… Мы жаждем иного мира, а они хотят земного… Их роскошь ничтожна и отвратительна, мы же дали обет Всевышнему стоять за Него, и Он никогда не нарушит своего обещания…

Таха как будто ждал слов шейха, чтобы выплеснуть свою боль. Он произнес низким голосом:

— Они унизили меня, владыка!.. Унизили так, что я понял: в бродячей собаке больше достоинства, чем во мне… Со мной поступили так, что я и вообразить не мог, будто мусульманин на такое способен.

— Они не мусульмане, они безбожники, так считают все знатоки мусульманского права.

— Даже если и безбожники… Им что, никого не жалко? У них нет детей, дочерей, жен, которых они любят и жалеют?! Да если бы меня арестовали в Израиле, евреи бы со мной такого не сделали… Даже если бы я был шпионом и предателем своей веры и своей страны, со мной не сделали бы такого… Я спрашиваю, какой грех я совершил, чтобы заслужить такое ужасное наказание?.. Неужели соблюдение шариата стало тяжким преступлением?! Иногда в заключении я успокаивал себя мыслью, что все, происходящее со мной, нереально… Кошмарное видение, вот я проснусь и увижу, что все закончилось… Если бы не моя вера в Аллаха Всевышнего, я убил бы себя, лишь бы избавиться от этого страдания.