Дом волчиц - [18]

— Его жена Ниоба ревновала. Она его заставила. — Амара предпочитает не вспоминать, что Кремес с ней даже не попрощался. Ей хотелось бы навсегда выбросить из памяти мгновение, когда она поняла, что Ниоба продала ее не как домашнюю рабыню, а как шлюху.

— Не хочу проявлять неуважение к твоей матери, — говорит Дидона, — но я ее не понимаю. Лучше уж было вместе погибнуть от голода. Честь — это самый драгоценный дар женщины. — Она смотрит на море, словно наполовину ожидая увидеть вместо бесконечной синевы cевероафриканское побережье. — Каждый день я хочу оказаться дома. Я мечтаю о нем, вижу его, слышу голоса родителей. Но это невозможно. Я обесчещена. Вернись я назад, они бы умерли от позора.

— Мои родители не верили во все эти истории про богов, — отвечает Амара и впервые ощущает отчуждение, глядя в серьезное лицо Дидона. При воспоминании о работе отца перед ее мысленным взором возникают его пациенты, как спасенные, так и унесенные болезнями. Сам отец умирал в муках, зная, что оставляет семью без кормильца. Она разделяет горе, испытываемое подругой из-за потери невинности, но не ее глубокий стыд. — Все, что у нас есть, — это жизнь, а остальное ничего не значит, — говорит она. — Ни честь и ничто иное на свете. Мать продала меня, чтобы обеспечить мое выживание.

— И ты выжила. — Виктория крепко сжимает ладонь Амары и улыбается, желая развеять уныние товарок. — И все-таки я считаю, что правота на моей стороне. По твоим словам, мужчины — чудовища, но это неправда! Хуже всех в твоей истории эта сука Ниоба. Кремес — обыкновенный дурак с членом вместо мозгов. Мужчины такие предсказуемые.

Амара смотрит на подсвеченный солнцем профиль Виктории, высоко поднявшей подбородок, и думает: «Не зря ее имя означает “победа”. Эта женщина никогда не позволит себя сломить».

— Откуда ты знаешь, что тебя нашли среди мусора? — спрашивает Дидона.

— Мне рассказали другие домашние рабы, — отвечает Виктория. — Я была единственной, у кого никогда не было матери. — Она пожимает плечами при виде потрясенного лица Дидоны. — Все не так уж плохо. Многие рабы остаются сиротами. Впрочем, как-то раз я спросила, почему у меня нет родителей, и кухарка рассказала, что однажды утром подобрала меня на помойке. Она думала, что я мертва, пока я не начала кричать, и чуть не уронила меня от испуга. — Виктория поглядывает на Амару. — Твоя мать ошибалась, думая, что домашним рабыням живется лучше, чем конкубинам. Если не веришь мне, спроси Беронику про ее первую хозяйку в Александрии.

Девушки оборачиваются на Беронику и только теперь понимают, что она до сих пор не вернулась.

— Что-то слишком долго она пьет, — говорит Дидона.

— Проклятие! — Виктория вскакивает.

Остальные следуют за ней. Они никогда не отправляются в гавань поодиночке: гулять вместе гораздо безопаснее. Переизбыток истосковавшихся по удовольствиям мужчин, сошедших на берег после долгой морской неволи, не сулит беззащитным девушкам ничего хорошего.

Все втроем они быстрым шагом идут к питьевому фонтанчику, окликая Беронику по имени, но та будто сквозь землю провалилась. Не обращая внимания на свист мужчин, которых собирались подцепить в гавани, они возвращаются на причал.

— Может, она пошла взять еще еды? — предполагает Амара.

Подруги направляются в сторону города через рыбацкие кварталы. Большинство мужчин ушли в море, и узкие улочки почти пусты. Они уже собираются повернуть обратно, когда до их слуха доносится женский крик.

— Бероника! — зовет Виктория.

Углубившись в лабиринт улиц, они находят Беронику в тесном проулке. Та, упав на колени, отбивается от двух мужчин. Виктория начинает визжать, поднимая неимоверный для такой хрупкой девушки шум. Амара и Дидона в свою очередь верещат во весь голос.

— На помощь, убивают! — вопит Виктория.

Распахиваются несколько дверей. Мужчины отступают.

— Вздорные бабы! — рычит один из них вопящей троице подруг. — Она ведь торговала телом!

— А вы не желали платить! — огрызается Бероника, вставая.

Оба мужчины озираются, досадуя на нежеланное внимание. Один из них плюет в Беронику.

— Пропади пропадом, лживая египетская шлюха!

Порывшись в кожаной мошне, он бросает на землю монету и удирает. Товарищ со всех ног спешит за ним. Бероника нагибается подобрать деньги.

Не успевает она выпрямиться, как Виктория подбегает к ней, но вместо того, чтобы заключить несчастную в объятия, отвешивает ей пощечину:

— Совсем сдурела?!

— Я взяла только одного клиента! — оправдывается Бероника, хватаясь за щеку. — А потом его друг попытался развлечься задаром.

Несколько человек, из любопытства высунувшихся наружу, понимают, что тревогу подняли бранящиеся женщины и поглазеть на труп не удастся, и с ворчанием возвращаются по домам.

— Тебя могли убить! — говорит Дидона. — Зачем ты так поступила?

— Ради Галлия! Не хочу, чтобы он попал в неприятности из-за неуплаты.

Подруги Бероники ошарашенно смотрят на нее. Та, всклокоченная после драки, отвечает им простодушным взглядом, с горячей искренностью прижав ладони к груди.

— Он же меня любит! — говорит она. — Как вы не понимаете? Он меня любит.

Виктория воинственно подбоченивается, но при виде того, как ее врагиня хватается за сердце, подобно трагической актрисе, ее негодование сменяется весельем.