Дом, в котором… Том 1. Курильщик - [48]

Шрифт
Интервал

– Курильщик просто счастлив, – сообщил он Лорду. – А ты думал, он не оценит. Плохо же ты разбираешься в людях.

И он рванул на своем Мустанге к выходу, а я спрятал подарок в кулаке и поехал следом.

На площадке, которую называли Предмогильной, я задержался, пытаясь разобрать, что написано в бумажке. Остальные ушли и уехали вперед. То, что я так и не смог прочесть, больше всего смахивало на неряшливо выписанный рецепт. Отчаявшись понять, что в нем написано, я решил, что стоит, наверное, вернуться в Могильник и расспросить Пауков. Может, это что-то вроде Фазаньих привилегий, зачем-то подтвержденных письменно. Но тут рядом воздвигся Черный. Он не стал спрашивать, рад я или не рад. Должно быть, по мне было видно, что я никак не разберусь со своим подарком. Он просто отобрал бумажку и сказал:

– Это направление в изолятор.

Первая мысль была – Черный шутит. Вторая – Табаки устроил мне страшную пакость.

– Так я и знал. Ты не в курсе, – вздохнул Черный. – Слушай, это, конечно, не мое дело, но ты всегда вот так хватаешь, что дают?

Он возвышался надо мной, как башня. Большой. Взрослый. Флегматичный. Будь на его месте любой другой, я решил бы, что это розыгрыш.

– Вообще-то не хватаю, – сказал я. – Табаки уверял, что это подарок.

– Подарки Табаки надо на свет рассматривать, прежде чем берешь их в руки, – посоветовал Черный. – Ладно, в другой раз будь осторожнее. – Он вернул мне бумажку и пошел к лестнице.

– Эй! – окликнул я его в панике, – погоди, Черный!

– Ну? – он остановился, немного недовольный, как будто разговорами я отвлекал его от важных дел.

– Почему Табаки так со мной? Что я ему сделал?

Черный смотрел хмуро, жевал резинку, и думал.

– Почему? Ну, вообще-то, он считает, что это здорово – попасть в Клетку. Что это приятно.

– Что в этом приятного? – возмутился я.

Если верить Фазанам, Клетка была чем-то вроде тюремной одиночки для особо опасных преступников. А в некоторых вопросах я их мнению доверял.

– Что приятного? – манера Черного медленно повторять заданный ему вопрос, человека нетерпеливого могла бы свести с ума. – Ну, понимаешь, там тихо. Никого нет и очень тихо. Звукоизоляция. На самом деле совсем неплохо. Я, например, люблю там бывать.

– Слушай, – заторопился я, – если ты это любишь… Может, я отдам тебе эту бумажку, и ты отправишься в изолятор вместо меня?

Черный покачал головой:

– Не выйдет. Там значится отправка колясника. Можешь поменяться с Лордом. Или с самим Табаки.

Он ушел, оставив меня в растерянности. Всю дорогу до спальни я думал, что делать: смертельно обидеть Шакала или посидеть в изоляторе? По всему выходило, что лучше второе. Перетерпеть немного и забыть об этой истории. Про Табаки я отчего-то твердо знал, что он ничего не забывает и не прощает. Откуда у меня взялась эта уверенность, я не понимал, но, подъезжая к четвертой, твердо решил не отделываться от подарка. Если Табаки уверен, что сделал мне приятное, не стоит его разубеждать.

А он был в этом уверен. Сияющий и деловитый, он штопал рукав джинсовой куртки, о которой тут же сообщил, что это специальная «клеточная» куртка, для «отправляемых туда», и что мне следует немедленно ее надеть, а то вдруг я не успею этого сделать, и вообще «мало ли что».

Куртка оказалась тяжелой, как будто ее подбили жестью. Табаки дал мне ее подержать, но тут же отнял и, расстелив на кровати, начал демонстрацию «тайн для посвященных». Македонский, Лэри и Горбач столпились вокруг, с интересом наблюдая. Я почувствовал себя ребенком, которого всей семьей готовятся отправить на карнавал.

Куртка состояла из двух. Подкладка была такой толстой, что вполне тянула на отдельную куртку. Она крепилась при помощи потайных змеек и пуговиц и снималась целиком. Шакал дважды продемонстрировал механизм ее извлечения. В куртке без подкладки располагались основные тайники. В подбитых плечах – две жестянки с сигаретами. В локтях – коробочки с таблетками. «От головной боли, от бессонницы, от поноса, – скороговоркой перечислял Шакал. – Инструкции здесь же. Все различаются по цветам». В полах куртки прятались две зажигалки и две пепельницы. «А то многие, знаешь ли, гасят сигареты прямо об пол, а там легко воспламеняющийся интерьер».

– Вообще ты там поменьше кури, – вмешался Горбач. – Задохнешься. Никакой вентиляции.

– Ну какая-то дырка под потолком там все-таки имеется, – возразил Лорд, свесившись с края кровати. – К тому же Курильщик не трубку собирается курить.

– Дым от трубки не так токсичен, – немедленно завелся Горбач. – Его больше, но он не воняет.

– Смотря на чей вкус.

– Тихо! – оборвал их Табаки. – Я даю важные инструкции, попрошу не встревать с дурацкими замечаниями.

Подкладка вернулась на место, тайники скрылись.

– Далее… – Табаки назидательно поднял палец. – Слой второй – неконтрабандный. Смотри внимательно, лишнее сейчас уберем. Хотя, честное слово, там нет ничего лишнего.

Неконтрабандный слой состоял из плеера, десяти кассет, плитки шоколада, блокнота со стихами Шакала, мешочка с орехами, трех амулетов, шахматного набора, запасных батареек, колоды карт, гармошки и четырех книжек карманного формата, затрепанных до невозможности. Неудивительно, что надев эту куртку, я едва мог дышать. И хотя Табаки сам предложил вытащить все лишнее, он очень неодобрительно отнесся к тому, что я решил оставить гармошку и карты.


Еще от автора Мариам Сергеевна Петросян
Дом, в котором...

На окраине города, среди стандартных новостроек, стоит Серый Дом, в котором живут Сфинкс, Слепой, Лорд, Табаки, Македонский, Черный и многие другие. Неизвестно, действительно ли Лорд происходит из благородного рода драконов, но вот Слепой действительно слеп, а Сфинкс — мудр. Табаки, конечно, не шакал, хотя и любит поживиться чужим добром. Для каждого в Доме есть своя кличка, и один день в нем порой вмещает столько, сколько нам, в Наружности, не прожить и за целую жизнь. Каждого Дом принимает или отвергает.


Дом, в котором… [Издание 2-е, дополненное, иллюстрированное, 2016]

Роман «Дом, в котором…» еще в рукописи стал победителем читательского голосования премии «Большая книга», а после публикации — настоящим литературным событием: он получил целый ряд премий («Русская премия», «Студенческий Букер», «Портал» и другие), переведен на девять языков и почти десять лет не покидает списки бестселлеров. Критики пытаются объяснить феноменальный успех романа, а литературоведы посвящают ему статьи и диссертации. Для сотен тысяч людей «Дом» стал книгой-паролем, по которому узнают «своих».В новое издание вошли ранее не публиковавшиеся отрывки, а также иллюстрации читателей, которые абсолютно и бесповоротно, раз и навсегда влюбились в «Дом».«Книга, которую вы держите в руках — книга культовая, фанатская, субкультурная.


Дом, в котором… Том 2. Шакалиный восьмидневник

На окраине города, среди стандартных новостроек, стоит Серый Дом, в котором живут Сфинкс, Слепой, Лорд, Табаки, Македонский, Черный и многие другие. Неизвестно, действительно ли Лорд происходит из благородного рода драконов, но вот Слепой действительно слеп, а Сфинкс – мудр. Табаки, конечно, не шакал, хотя и любит поживиться чужим добром. Для каждого в Доме есть своя кличка, и один день в нем порой вмещает столько, сколько нам, в Наружности, не прожить и за целую жизнь. Каждого Дом принимает или отвергает.


Дом, в котором… Том 3. Пустые гнезда

На окраине города, среди стандартных новостроек, стоит Серый Дом, в котором живут Сфинкс, Слепой, Лорд, Табаки, Македонский, Черный и многие другие. Неизвестно, действительно ли Лорд происходит из благородного рода драконов, но вот Слепой действительно слеп, а Сфинкс – мудр. Табаки, конечно, не шакал, хотя и любит поживиться чужим добром. Для каждого в Доме есть своя кличка, и один день в нем порой вмещает столько, сколько нам, в Наружности, не прожить и за целую жизнь. Каждого Дом принимает или отвергает.


Два рассказа

Опубликовано в журнале: «Дружба Народов» 2015, №1.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.