Дом Утраченных Грез - [92]

43

Когда Майк почувствовал, что у пастуха и старой карги нет абсолютно никаких шансов догнать его, он скинул рюкзак и присел на камень. Порывшись на дне рюкзака, нашел сигареты, на которые Манусос наложил запрет. Прикурил, поднеся спичку дрожащими пальцами, глубоко и с наслаждением затянулся. Жаль, что не подумал положить в рюкзак пару бутылочек пива.

Голова странно кружилась, возможно, под воздействием никотина. День был на удивление ярким. По положению солнца он определил, что близится полдень. Солнце сияло так ослепительно, что в его свете все, насколько видел глаз, было почти белым, пришлось даже щуриться, пока он сидел, покуривая. Тени падали под каким-то странным углом. Валуны блестели испариной.

Он решил, что самое лучшее – поскорей пройти долину, чтобы добраться до Палиохоры. Это ближе, чем до Камари, а оттуда уже можно на чем-нибудь доехать до дома или по крайней мере до Камари. Во всяком случае, это лучше, чем идти обратно, рискуя наткнуться на Манусоса и старуху. Если он даже попытается тайком обойти ее дом, та бешеная собака наверняка выдаст его своим лаем.

Майк был сыт Манусосом. Да и старухи для него было достаточно.

Докурив, он отправился дальше по тропе. Он по-прежнему почти не чувствовал языка и нёба после той гадости, которую старуха брызнула ему в горло, и временами во рту ощущался неприятный запах, как от какой-то горькой травяной настойки. Кровь бросилась ему в лицо при воспоминании о том, что происходило в доме старухи; он обливался потом, спеша по тропе вниз, к ровному дну долины.

Он шел уже полчаса, когда сердце у него тревожно забилось. Он вынужден был остановиться, чтобы перевести дыхание. И тут, когда он разглядывал тропу, уходившую вперед, ему показалось, что по сторонам ее – слабое свечение. Прямая пыльная тропа, выгоревшая и бесцветная на полуденном солнце, будто оживлялась легким туманом цвета лайма, стелящимся в нескольких дюймах над ней. Поскольку иссушенная земля вокруг тоже была выбелена слепящим солнцем, значит, туман не выходил за пределы тропы. Пути Душ. И теперь он увидел, что полоса легкого тумана тянется на милю вперед, пересекая дно долины и поднимаясь по прямой на противоположный склон.

«Должно быть, у меня галлюцинации, – подумал он. – Что-то было в той мерзости, которую она брызнула мне в рот».

Он был рад, что Манусос дал ему свой посох, – тот помогал ему шагать шире, с ним было больше уверенности, что он одолеет дорогу. Наконец он спустился вниз. Дно долины было усеяно валунами, между которыми торчали желтые стебли сухой травы и росли красивые лиловые колокольчики. На другой стороне на большом камне в нескольких ярдах от тропы сидел человек.

– Гья сас! – поздоровался Майк.

– Гья! Гья!

Человек соскользнул на землю и стоял, лениво прислонясь к камню и глядя на приближающегося Майка. Это был крестьянин, может, пастух, как Манусос, в заношенной одежде, голова обмотана грязным платком. Подбородок зарос многодневной щетиной, нижнюю губу, как заметил Майк, обметала лихорадка. Крестьянин изучающе поглядывал на Майка полуприкрытыми черными хитрыми глазками:

– Пу пас? Куда идешь?

Майк привык к беззастенчивому любопытству греков; для какого-нибудь деревенского жителя обычное дело – остановить человека и полчаса надоедать расспросами о делах, семье и прочем.

– В Палиохору. Иду в Палиохору.

Крестьянин спросил, нет ли у Майка закурить.

– Есть, могу угостить. – Майк полез в карман за пачкой.

Он хотел было подойти к нему и дать сигарету, когда человек вдруг напрягся и тут же отвел глаза с каким-то слишком уж беспечным видом. Майк посмотрел вниз на свои ноги и сообразил: чтобы шагнуть к человеку, придется в первый раз, как он оставил дом старухи, сойти с назначенной ему тропы.

Тогда он, оставаясь на месте, протянул пачку:

– На, возьми.

Крестьянин нерешительно улыбнулся. С утрированно ленивым видом прислонясь к валуну, он легко кивнул Майку – мол, принеси.

– На, возьми, – повторил Майк.

Крестьянин продолжал улыбаться:

– Принеси.

– Вот, пожалуйста. Подойди и возьми сам.

Майк почувствовал, как противная волна страха ползет по спине и поднимает волосы на затылке. Выражение лица у крестьянина переменилось. Из лениво-сонного оно вдруг стало живым и презрительно-насмешливым.

– Что с тобой! Всего-то несколько метров. Не можешь пройти? Я всего-то и прошу сигарету! Что ты за человек?

– Вот, пожалуйста. Подойди и возьми!

– Бог ты мой! Ты что, ненормальный? Слушай! Это же пара шагов! Господи! Да ты ненормальный! Что с тобой?

Майк вынул из пачки сигарету и бросил ее человеку. Она упала в пыль у его ног. Крестьянин пришел в ярость. Двинулся было к Майку, но потом отступил за камень, на котором прежде сидел.

– Что? Что я тебе, собака? Животное, что ты можешь швырять мне сигарету? Не человек? Ах ты ублюдок! Разве я не человек?

Крестьянин затопал ногами и неожиданно, без предупреждения, бросился на Майка со стиснутыми кулаками. Майк попытался было уклониться, но человек, не добежав до него ярда-двух, бросился назад, к валуну. Рванулся к Майку во второй раз, но снова, не добежав, помчался назад. И все время осыпал Майка ругательствами: