Дом учителя - [21]

Валя блистала. Остроумно, в лицах, рассказывала о санаторском быте. Как насельники приходят в ресторан на завтрак, все съесть не могут, но понадкусывают, заполняют карточки меню на следующий день с таким усердием, словно составляют список вещей для зимовки в Антарктиде. Потом все идут на процедуры, у каждого в руках листочек – список процедур с указанием времени и кабинета. Графики составляют специально обученные девушки, как бы медсестры, но вместо шприцов и клистеров у них компьютеры. Несмотря на план действий народ постоянно путается, и эти девушки, наряженные в костюмы под медсестер из магазина «для взрослых», покачивая бедрами, расплываясь улыбками, отводят богатеньких буратин на нужный этаж в нужный кабинет. Далее обед, на который насельники приползают полудохлыми после лечения, но у некоторых все-таки находится гонор вытребовать диетсестру или старшую по кухне, чтобы доказывать, что он заказывал рассольник, а не куриную лапшу. Персонал улыбчивый и деликатный, относится к ним с хорошо отрепетированной ласковостью, как к умственно отсталым детям в интернате для состоятельных олигофренов.

После обеда святое время, тихий час, помнишь, его еще называли мертвый час. Все мертво дрыхнут. Потом желающие идут на полдник, на прогулки по персонально-санаторскому терренкуру, он тут фантастический. И главный выход – ужин. Все дамы разнаряженные, намакияженные, от смеси запахов дорогих духов не продохнуть, котлета по-киевски или мясо по-литовски не лезут в горло. Далее культурные программы. В фойе играет симфонический квартет, в актовом зале выступление известного эстрадного певца. Затем кино. Можно пойти на дискотеку – их несколько, молодежные и для тех, кому за сорок. Если хочется почесать нервы и интеллект – игра «Мафия». С Валей и Бахой за столом в ресторане сидели сестры – ветераны санаторного лечения. На ужин являлись все в парче и бархате, каждый день новый костюм, их супруги по линии силовых структур. Пыхтя духами, сетовали, что нынешние дискотеки не то, что танцы прежде. Старые пятидесятилетние перечницы!

«Наши ровесницы», – подумала Анна Аркадьевна. Настоящее красноречие не обходится без гипербол, преувеличения, и Валя, конечно, утрировала, доводила некоторые детали до абсурда.

Баха жевал, поглядывал на Валю с удовольствием хозяина зоопарка, что-то уточнял у официантов, давал распоряжения. Большой человек – он и в ресторане должен держать марку. Спасибо, что не испортил трапезу, что Анна Аркадьевна не показалась ему персоной, достойной внимания и распускания хвоста.

После обеда Баха отправился на тихий час в номер. У нас люкс, конечно, – не забыла уточнить Валя. Они гуляли по санаторскому скверу. Валя обращала внимание на альпийские горки, заросли можжевельников, группки туй и голубых елей, еще каких-то непривычных хвойных растений с большими иголками:

– Версаль отдыхает. Представляешь, какая тут красота, когда цветники благоухают!

Она слегка выдохлась, говорила уже спокойнее, без возбуждения, рассказывала о Бахе, который душка-душка-душка, купил ей двухэтажную квартиру.

– Чем он занимается? – спросила Анна Аркадьевна.

– Да, как все они: чиновник плюс какой-то бизнес.

– Есть семья, дети?

– Уже взрослые.

– А как твои мальчишки?

– У них все нормально.

Вале не хотелось вспоминать о том, что находилось за границами ее нынешнего круга, в котором она счастливая влюбленная, а не мать в возрасте бабушки. Она не желала выпускать из этого круга и Анну Аркадьевну. Прежде подобное пленение у Вали отлично получалось. Анна Аркадьевна как муха погружалась в мед, в жидкий янтарь, источаемый Валей.

Но теперь то ли медоносность уменьшилась, то ли муха заматерела.

Анна Аркадьевна думала о том, что встреча с Валей не была ошибкой, хотя и напоминала какое-то обязательное упражнение, дань традиции, хорошему тону и самоуважению. И еще, почему-то, – чистку зубов. Никто не находит удовольствие в чистке зубов, но все любят свои белоснежные улыбки.

Если Валя и не прочла дословно мысли Анны Аркадьевны, то уловила смену ее настроения и поменяла тактику. Мастер манипуляций потому и мастер, что знает про кнут и пряник, про мытье и катанье. Надежнее всего – ошарашить человека, сказав ему о нем самом что-то беспроигрышно лестное, неожиданное, такое, о чем он и мечтать не мог, выставить оценку, которая ему и не снилась.

– Ты совсем не изменилась, Аня! По-прежнему вызываешь желание нравиться тебе, завоевывать твое расположение, прилипнуть к тебе, стоять на задних лапках, потявкивать, напрашиваться на ласку: «Погладь меня, дай кусочек лакомства! Не прогоняй меня, пожалуйста!» Рядом с тобой всегда хотелось быть лучше, карабкаться на ту нравственную вершину, где ты царствуешь, на Олимп. Понимаешь, что не возьмешь высоту, а все равно ползешь. Сил не хватает, берет отчаяние, падаешь вниз, больно ударяешься. Так больно, что хочется тебе отомстить.

«Хочет залить меня сиропом – подумала Анна Аркадьевна. – Это мы уже проходили. Ее патокой я объелась до отвращения к сладкому вообще».

– Валя, Валя! – попеняла Анна Аркадьевна. – Подобные речи отдают литературщиной, а применительно к нашим отношениям – нафталином. Было очень приятно повидаться тобой, но мне пора.