Дом у скалы. Все остальное — декорации - [2]

— Жалеешь, что у тебя этого не было? Тебе хотелось гонять мяч, и ты завидовал мальчишкам, которые бегали за окном? Прекрасный, недостижимый для тебя, мир порванных штанов, ругательств, драк, неприличных надписей на заборе, — смеясь, поинтересовалась Ольга. Ей показалось, что приятель хоть и говорит насмешливо, но в его словах проскальзывает едва уловимая грусть.

Филип пожал плечами, естественно, необычайно элегантно и аристократично.

— Да, нет, конечно. Сейчас-то это вообще уже не важно. Хотя, иногда мне кажется, что если бы у меня тогда были и чисто детские развлечения, вреда от этого не было бы. Наверное, я единственный ребенок, ни разу в жизни не порвавший штаны, перелезая через забор и не разбивший коленку.

— Хочешь, можем поиграть как-нибудь в прятки или в ножички, я в детстве играла. Можно в казаков-разбойников. Я еще обожала классики, резиночки, прыгалки. Могу научить. С коленками тоже разберемся, — улыбаясь, предложила она.

— Уверена, что мы еще годимся для резиночек и прыгалок? Коленки разбивать, мне кажется, уже несколько поздно, — усмехнулся Филип.

Он пристально посмотрел на свою собеседницу.

— Оль, с тобой все нормально?

— Ты по поводу прыгалок? Думаешь, я сошла с ума, предлагая такое? — попыталась отшутиться она. Какие все вокруг наблюдательные! Просто вся жизнь, как под микроскопом. Все все замечают.

— Нет. Я по поводу того, что ты как будто сама не своя. Что случилось? Ну, я же тебя знаю прекрасно. Вижу, что ты какая-то не такая. Что-то тебя беспокоит.

Когда Дворжский предложил вместе пообедать, она хотела отказаться — настроение и впрямь было не очень. Но Филип умел уговаривать. Тем более давно не виделись. Отмахиваться от друзей, когда у тебя что-то не ладится в жизни — не лучший выход. Настоящих друзей не так много, их нужно ценить и уж совершенно точно не стоит их обижать.

Несмотря на то, что разговор носил шутливый характер, Ольга была задумчивой. Вроде бы она и улыбалась и даже смеялась, но взгляд у нее был отсутствующий. Казалось, что ее мысли где-то далеко. Все это не ускользнуло от наметанного глаза наблюдательного приятеля. Тем более, притворщица из Ольги была так себе. Скрывать чувства она никогда особенно не умела.

— Ну, так что, поделишься? — улыбнулся он. — Давай, для чего еще нужны друзья, как ни для того, что бы вываливать на них ворох своих переживаний и неподъемный груз жизненных проблем? Друг всегда должен быть готов подставить плечо и позволить придавить себя и расплющить всей этой тяжестью, лишь бы ближний смог облегчить душу.

Ольга рассмеялась и посмотрела на Филипа с нежностью и благодарностью. Какой он все-таки хороший! И как ей повезло, что в жизни ей встретился такой добрый самый настоящий друг.

— Ты знаешь, что ты отличный друг? Просто замечательный.

— Не заговаривай мне зубы, пытаясь отвлечь меня своей лестью, хотя не скрою, конечно, приятной. Рассказывай. Знаешь ведь, что я не отстану. В конце концов, это же ни какой-нибудь страшный секрет, правда? Закон ведь ты не нарушала? Если нарушала, не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, — глаза у него поблескивали озорными огоньками.

— Нет, с законом все в порядке, вроде бы, — усмехнулась она. — Мне звонил Северцев.

Тонкие темные брови, получившего аристократическое воспитание отличного друга, готового принять на себя тяжкий груз чужих забот, взметнулись вверх. Новость и впрямь была неожиданная. Звонок их общего знакомого — событие редкое, почти знаменательное. Произошло, что-то из ряда вон, раз он позвонил.

— Ну, согласен, Игорь Афанасьевич нас не балует общением, — с иронией сказал Дворжский. — Но почему же, душа моя, тебя так взволновал и расстроил его звонок, что ты бледна, печальна и лишилась покоя? Вроде он обычно держит себя в руках и ведет себя вполне по-джентельменски по отношению к тебе. Да и ты знаешь, какой он… своеобразный. Так что же не так?

— Он предложил мне приехать. И я сказала, что приеду.

Она замолчала. Лицо у нее было грустное. Взгляд Филипа стал немного насмешливым и ироничным.

— Вообще, я всегда предполагал, что между вами что-то есть. По крайней мере, я был уверен, что со стороны Игоря точно есть какое-то чувство, хотя и довольно странное и своеобразное, как и он сам. Только он не мог или не хотел его понять. Возможно, наконец, разобрался в себе? Тебя это расстраивает?

— Нет. — Она покачала головой. — Все как-то очень сложно. Я сама в себе не могу разобраться. После разговора я готова была прыгнуть в первый же самолет. Даже не знаю почему. Я почти не вспоминала о нем все это время… А потом мне стало страшно. Я испугалась. Не хочу снова испытывать боль. Слишком мы разные. Как будто с разных планет. Да и вообще, все это сплошная глупость, временное помешательство…

— Оль, конечно, ты можешь решить, что человек, который так и не удосужился связать себя серьезными обязательствами по отношению к кому-либо, плохой советчик. Но, все же, мне кажется, правильно говорят, что лучше испытать боль и сожалеть о том, что было, чем терзаться мыслями о том, что могло бы быть, но от чего ты сама отказалась, отговариваясь тем, что это глупость и вы разные. Мы все разные. Все люди. Одинаковых вообще нет.