Дом у кладбища - [31]

— А ну-ка, Паддок, выпейте это, — проговорил О'Флаэрти, наполняя большой стакан поровну ромом и водой, — выпейте, дружище, ей-богу, это вас подкрепит!

— Да, но… благодарю вас, сэр, но я желал бы узнать в точности… — начал Паддок и тут же осекся.

Оскалив зубы, О'Флаэрти вскричал «ха!», молниеносно рванулся к двери, набросился на своего слугу-француза, маленького высохшего человечка (тот как раз входил в комнату), и принялся таскать его за шиворот.

— Ну что, иуда, снова трепал языком, старая ты пьянь; ты это делаешь нарочно, гиена; в третий раз хозяин по твоей милости должен драться на дуэли; одно утешение: если меня убьют, не видать тебе жалованья как своих ушей. В третий раз я омочу руки в крови, и всё из-за тебя. Знать бы мне, — вскричал он, трепля свою жертву еще яростней, — что это не по глупости, а со зла, я бы насадил тебя на меч, как на вертел, и поджарил живьем. Я до этого еще докопаюсь, вот увидите, докопаюсь, Паддок, дружище. — Левой рукой О'Флаэрти по-прежнему удерживал лакея за воротник, а правую простер к Паддоку. — Всю жизнь мне не везет — что в малом, что в большом. Если среди дам есть хоть одна старуха, то ведет ее к столу не кто-нибудь, а О'Флаэрти; если кому-то выпадает быть убитым по ошибке, если кто-то должен пригласить на танец дурнушку — несчастный Гиацинт О'Флаэрти вечно тут как тут. — Фейерверкер прослезился, позабыл гневаться и ослабил хватку — пленник в мгновение ока исчез. — Знаете, Паддок, однажды мы стояли в Корке и там среди детей гуляла корь, так я ее подхватил, единственный из всего полка, а ведь в детстве я уже однажды чуть не умер от кори. А когда мы стояли в Атлоне, все офицеры пошли на танцевальный конкурс, только я не пошел — притом предложи мне кто-нибудь сто фунтов, чтобы я остался дома, нипочем бы не взял. Первый менуэт и первый сельский танец я должен был танцевать с этой красоточкой, мисс Розой Кокс. Я был в своей комнате, нарядился и как раз приготовлял стакан пунша с бренди, чтобы привести себя в порядок, и тут прапорщик Хиггинз, молодой человек без царя в голове, возьми да ляпни что-то несообразное про хорошенькую мушку у мисс Розы на подбородке; он назвал ее бородавкой — хотите верьте, хотите нет! Понятное дело — я взвился и опрокинул кувшин кипятка себе на колени, знать бы вам, дорогой мой Паддок, что это такое! Я не успел оглянуться, как обварил себе ноги от бедра и до самых кончиков пальцев; ей-богу, я думал — окочурюсь от боли. Само собой, бал накрылся. Ну и горемыка же ты, Гиацинт О'Флаэрти! — И фейерверкер снова заплакал.

— Послушайте, лейтенант, — прошепелявил Паддок, теряя терпение, — друг мистера Наттера может заявиться в любую минуту, а я… должен признаться, мне не совсем понятно, в чем коренятся ваши разногласия, а потому…

— Куда, к дьяволу, подевался этот проклятый французский пролаза? — зарычал О'Флаэрти, только сейчас заметивший, что пленника и след простыл. — Кокан Модейт! Слышишь, Кокан Модейт?

— Но право же, сэр, мне нужно бы узнать в точности причину конфликта. Будьте добры сказать, в чем заключалось оскорбление, в противном случае…

— Причину? Причин сколько угодно. О'Флаэрти ни разу не дрался без причины, а нынешняя дуэль, друг мой Паддок, будет уже девятой. В Корке меня звали скандалистом, но это ложь, я не скандалист, просто я люблю мир, покой и справедливость, терпеть не могу скандальных людей. Уверяю вас, Паддок, пусть мне только укажут какого-нибудь скандалиста, не поленюсь сделать крюк в полсотни миль, чтобы найти его и вздуть. Так что это ложь. Паддок, дружище, подлая ложь. Отдал бы двадцать фунтов, чтобы высказать это клеветникам в лицо!

— Вне сомнения, сэр, но все же окажите любезность, объясните…

— Пошел вон, мосье, — загремел О'Флаэрти и оглушительно топнул ногой, когда на порог робко вступил откликнувшийся на его зов «Кокан Модейт», а иначе говоря — coquin maudit[10] (О'Флаэрти был не силен во французском), — а не то я всю мебель о твою башку пер-р-реломаю. — Мосье исчез, а О'Флаэрти продолжал: — Ей-богу, знать бы мне, что это точно он, лететь бы ему сейчас кувырком через окошко. А ну-ка, позову его назад да всыплю по первое число! И почему мне вечно не везет, Паддок, старина. Вот дуэль затеял. И что-то со мной будет! — Фейерверкер вновь прослезился и опрокинул себе в глотку львиную долю напитка, который приготовил для Паддока.

— Уже в шестой, если не ошибаюсь, раз, сэр, беру на себя смелость просить: я желал бы услышать из ваших уст ясное и недвусмысленное изложение причин возникших между вами и мистером Наттером разногласий, поскольку, должен признаться, я не знаю, что и подумать.

— Все дело, дружище, в проклятом французишке, от него, как от обезьяны, просто спасу нет. Черт возьми, знали бы вы, Паддок, сколько бед на меня из-за него свалилось, — за половину, и то стоило бы его убить. Это он стравил меня с моим двоюродным братом Артом Консидайном, причем на пустом месте. Арт тогда, после двух лет во Франции, прибыл в Атлон, и я написал ему самую что ни на есть любезную записку с приглашением на обед: наговоримся, мол, вволю за трапезой из пяти блюд, душа общенья жаждет. И черт меня дернул — хотел доставить Арту удовольствие — ввернуть пару слов по-французски. Как пишутся «блюда» я знал — «plats». Спрашиваю этого недомерка Жерома, как пишется «душа», и этот старый полудурок пишет: «de chat». Написал я: «5 plats, de chat»,