Дом у кладбища - [32]

спрашиваю, все ли правильно написано, — «да, милорд», а сам выпялился на меня, будто я теленок о двух головах. И только через месяц после того, как я продырявил бедняге Арту обе лодыжки, я понял, из-за чего мы с ним стрелялись. У него до этого были уже две дуэли из-за котов: в первый раз он обвинил во лжи одного французского джентльмена. Тот сболтнул: французские, мол, кухарки умеют так приготовить кота, что его не отличишь от зайца. Немедля затем он дрался с лейтенантом Раггом из Королевских военно-морских сил, который и в самом деле для потехи угостил его кошатиной. Кузен Арт чинно-благородно отобедал, а лейтенант после этого предъявил ему хвост и когти. Кузен чуть богу душу не отдал, неудивительно, что он на меня взъелся за мое приглашение, но, клянусь честью джентльмена, Паддок, старина, пусть меня самого подадут на обед, если я думал причинить ему хоть малейшую обиду.

— Сэр, я близок к отчаянию, — взмолился Паддок. — Я до сих пор не имею тех сведений, которые необходимы мне для защиты ваших интересов. Заклинаю еще раз: скажите, в чем вы усмотрели обиду?

— А вы не знаете, в самом деле не знаете? — О'Флаэрти вперил в него хмельной взгляд.

— Да нет же, сэр.

— Думаете, я поверю, что вы не слышали мерзких шуток этой собаки Наттера?

— Шуток? — растерялся Паддок. — Я прожил здесь, в Чейплизоде, пять лет, и за все это время Наттер при мне ни разу не пошутил. Клянусь жизнью, не верю, что у него получится, даже если он сделает попытку. Бог свидетель, даже представить себе этого не могу!

— Но, черт возьми, что же я могу поделать, сэр? — В голосе О'Флаэрти зазвучала трагическая нота.

— Поделать? С чем поделать?

Фейерверкер с пьяной ласковостью взял Паддока за руку и, заглядывая ему в глаза, плаксиво произнес:

— Авессалом повис, зацепившись волосами^{47}; у него была, Паддок, длинная шевелюра, а может, короткая, а может — ик! — и вовсе никакой, это уж как природа распорядилась, ведь так, Паддок, дорогуша вы мой? — По щекам О'Флаэрти в изобилии заструились слезы. — У Цицерона и у Юлия Цезаря головы были гладки, вроде этого сосуда. — И фейерверкер сунул Паддоку под нос сверкающую сахарницу, дном вверх. — У меня голова не лысая, ничего подобного, я не лыс, Паддок, дорогуша, несчастный Гиацинт О'Флаэрти не лыс, — повторял фейерверкер, для пущей убедительности поминутно встряхивая Паддока за обе руки.

— Это, сэр, самоочевидно; но я не пойму, к чему вы клоните.

— Сию минуту услышите, Паддок, дружище, имейте только терпение. Эту чертову дверь никак плотно не закрыть, поговорим в соседней комнате.

Слегка пошатываясь, О'Флаэрти сопроводил Паддока в прилегающую спальню и запер дверь, отчего Паддок, который успел заподозрить его в умственном расстройстве, слегка обеспокоился. Здесь Паддок узнал, что Наттер, оказывается, весь вечер осаждал фейерверкера намеками, нацеленными в одну и ту же точку, — тем, кто знаком с соответствующими обстоятельствами, и в голову бы не пришло в этом усомниться. Затем секунданту пришлось принести торжественный обет молчания, последовали бессвязные рассуждения о коренном различии между лысиной во всю голову и небольшой лысиной, и наконец открылась страшная тайна фейерверкера: с его макушки был снят миниатюрный парик, а точнее «нашлепка» — такое название, как я полагаю, было принято в те дни, — и глазам Паддока предстало блестящее белое пятно размером с кружок масла.

— Клянусь жизнью, сэр, отличная работа. — Паддок, как человек, имеющий отношение к театру, принялся изучать паричок с интересом знатока, для чего поднял его за вихор и поднес к свече. — Ни разу не видел ничего подобного. У нас такого делать не умеют — это из Франции. Клянусь Юпитером, сэр, вот кому бы заказать парик для Катона^{48}!

— Не иначе как продал, подлюга, — не унимался О'Флаэрти, — кроме этой макаки Жерома, в городе ни единая душа ни о чем не догадывалась. Он меня по утрам причесывает — в запертой спальне, за кроватным пологом. Наттер ни за что сам бы не дознался, а разболтать некому, кроме окаянного француза, дело ясное.

Фейерверкер засунул руки в карманы и принялся тяжелыми шагами мерить комнату; непрестанно злобно бормоча, он качал головой и поворачивался подчеркнуто резко, как человек, дошедший до белого каления.

— Ага, мосье, — взревел О'Флаэрти, заслышав стук и отпирая дверь, но вместо «окаянного француза» на пороге показался высокий и упитанный незнакомец, в наряде броском, но несколько запылившемся. На розовом лице вошедшего, которое состояло по преимуществу из челюстей и подбородка, выражалась бесшабашная удаль.

Фейерверкер проделал наивеличественнейший поклон, не подумав при этом, что выставляет напоказ голую макушку. Потрясенный Паддок сжимал в одной руке свечу, а в другой — скальп О'Флаэрти.

— Полагаю, сэр, вы явились от мистера Наттера, — церемонно произнес фейерверкер. — Позвольте представить вам моего друга лейтенанта Паддока из Королевской ирландской артиллерии; он любезно помогает мне советом и…

О'Флаэрти широким жестом указал на Паддока, заметил болтавшийся у того в руке парик и внезапно онемел. Он хлопнул себя по голому черепу, сделал неловкую попытку выхватить у Паддока парик, промахнулся, выругался по-ирландски и нырнул за кроватный полог.