Дом тишины - [104]

Мои горячие бутерброды были готовы. Я с удовольствием съел их, потому что уже целый день у меня в желудке не было ничего, кроме черешни и зеленых помидоров. Еще я выпил бутылочку айрана и посмотрел, чего бы съесть еще, у меня ведь много денег. Есть печенье, есть шоколадки, но мне ничего не понравилось. Потом я попросил еще один бутерброд, попросил поджарить хорошенько, буфетчик ничего не ответил. Стою, облокотившись на прилавок, вполоборота к вокзалу. Я совершенно спокоен, меня ничто не тревожит. Только на минуту повернулся посмотреть в сторону колонки, не идет ли сюда кто-нибудь от железной дороги. Нет, нет никого. Наш смышленый рабочий считает себя умным, но до сих пор не заметил, что у него увели бумажник. А может, заметил, только до сих пор не догадался, что это был я. Когда буфетчик дал мне бутерброд, я попросил еще и газету.

– Еще «Хюрриет», пожалуйста.

Взял газету, вон стоит скамейка, сел, не глядя ни на кого, ем свой бутерброд, читаю.

Сначала я посмотрел на списки убитых вчера. В Карсе, в Измире, в Анталье, в Анкаре… Стамбул я перескочил и оставил на потом. Затем посмотрел на список стамбульцев – вчера не убили никого, в списке нет даже упоминания о пригороде Измит. Волнуясь, я просмотрел тот раздел, которого боялся больше всего, быстро пробежал его глазами, но среди раненых вчера Нильгюн Дарвыноглу тоже не значилась. Потом я прочитал все еще раз. Да, ее нет. Я подумал, что, может быть, ее нет только в этой газете, пошел купил «Миллиет»[75]. И там о ней тоже нигде не было написано. Всегда пишут, кто пострадал, но не пишут из-за кого. Не важно. Я же не шлюха и не футболист, чтобы интересоваться, написали ли про меня в газетах.

Затем я рассеянно сложил газеты, вошел в здание станции, прошел к кассе: знаю, куда я поеду прямо сейчас.

– Один до Юскюдара, – сказал я.

– В Юскюдар поезда не ходят, – сказал умник-кассир. – Последняя остановка Хайдарпаша[76].

– Знаем-знаем, – ответил я. – Давай до Хайдарпаши.

Он опять не дал. Черт бы тебя побрал! На этот раз он спросил:

– Полный или школьный?

– Я уже не школьник! – ответил я. – Меня зовут Ибрагим Шенер.

– Какое мне дело, как тебя зовут, – проворчал он, но, увидев мое лицо, кажется, испугался и дал билет.

Я разозлился. Я никого не боюсь. Я вышел на улицу, опять посмотрел на железную дорогу – ни туда, ни оттуда никто не идет. На скамейку, где я только что сидел, уселись другие ловкачи. Пойти прогнать их, что ли, сказать: я здесь только что сидел, подумал я. Сейчас не стоит, увидишь – все, кто ждут поезд, потом встанут вместе и пойдут против тебя. Оглядываясь, нет ли еще места, где можно сесть, я очень испугался: полицейские смотрят на меня.

– Землячок, есть у тебя часы? – спросил один из полицейских.

– У меня? – переспросил я. – Есть.

– Сколько?

– Времени? Пять минут девятого.

Они ничего не ответили и ушли, разговаривая между собой. А я продолжил свой путь, но куда мне идти? Вон там есть свободная скамейка. Я пошел, сел. А потом, как все остальные, кто едет утром на работу, я зажег сигарету, раскрыл газету и стал вдумчиво читать. После раздела национальных новостей я внимательно, будто отец семейства, у которого есть жена, дети и обязанности, прочитал и раздел международных новостей. Если Брежнев с Картером втайне договорились разделить Турцию, то они все могут сделать. А потом я подумал: может, именно они отправили в Турцию папу римского? Вдруг рядом со мной кто-то сел, и я испугался.

Не опуская газету, я рассмотрел его краем глаза. У него огромные сморщенные руки с толстыми пальцами, они устало лежат на брюках, на вид он старше меня. Я посмотрел на его лицо и понял: бедный старый рабочий, из которого его работа выжала все соки. Мне стало жаль его. Если ты не умрешь через несколько лет, если выйдешь на пенсию, то окажется, что вся твоя жизнь прошла впустую. Он думает о чем-то своем; правда, не видно, чтобы он был чем-то недоволен, без дела рассматривает тех, кто ждет поезд на перроне напротив, он почти веселый. А потом я подумал: интересно, может, он задумал что-нибудь, может, он с ними в сговоре и все, кто на станции, разыгрывают меня? Меня охватил ужас. Но старик-рабочий вдруг так зевнул, что я понял: он обычный дурень. Чего это я боюсь, пусть они меня боятся. Подумав так, я успокоился.

И тогда я почему-то решил, что смогу все ему рассказать; может, он даже как-то знаком с моим отцом, мой отец ведь много где бывает, да, я сын того хромого продавца лотерейных билетов, теперь я уже еду в Стамбул, в Юскюдар; я даже могу рассказать ему о Нильгюн, о наших ребятах и о том, кем они меня считают; видишь, эта газета, которую я сейчас держу, сейчас ни о чем не пишет, но ты знаешь, мне иногда кажется, что все это происходит из-за тех, кто хочет разыграть нас, но однажды я сделаю что-нибудь такое, что испорчу им их игру; да, я сейчас не знаю, что именно сделаю, но знаю, что я вас всех очень удивлю, понимаешь? И тогда обо мне напишет эта газета. А эти ничего не знающие о мире дураки, которые счастливы оттого, что у них есть работа, на которую они ездят каждый день, тогда тоже все поймут, немного удивятся и даже испугаются меня. И подумают: «Значит, мы ни о чем не подозревали, значит, все прошло впустую, значит, мы ничего не замечали». Когда придет тот день, обо мне не только газеты напишут, но и телевидение расскажет, и они всё поймут, вы все всё поймете.