Дом ста дорог - [70]

— Уверена, что вы правы, — вежливо добавила Чармейн. — А почему вы думаете, что Питер не способен сам позаботиться о себе? Он мой ровесник, а я прекрасно справляюсь со всем сама.

— Я полагаю, — сухо заметила ведьма, — что твои магические навыки куда лучше, чем у моего сына.

Она покончила с блинчиками и перешла к тостам.

— Если у Питера есть возможность допустить ошибку в заклинании, он её непременно допустит, — решительно заверила ведьма, намазывая тост маслом и откусывая большой кусок. — Не возражай, я ни за что не поверю, что ты не способна сотворить чары. Наверняка, ты просто не знаешь, как творятся заклинания, но, тем не менее, у тебя всякий раз получается сотворить то, что ты хочешь.

Чармейн вспомнила заклинание полёта и то, как она залатала течь в трубе и удержала в мешке Ролло.

— Да, — кивнула она, прожёвывая блины, — я думаю…

— С Питером же всё наоборот, — перебила её ведьма. — Он прекрасно знает теорию, но на деле его заклинания терпят неудачи. Одна из причин, по которым я отправила его к волшебнику Норланду, — надежда, что он сможет улучшить магические навыки Питера. У Норланда есть «Книжица палимпсестов».

Лицо Чармейн снова залилось карской.

— Ну… — пролепетала она, скармливая Бродяжке половину блинчика, — а чем может помочь «Книжица палимпсестов»?

— Эта собака скоро лопнет, если ты и не поумеришь свою щедрость, — произнесла ведьма. — «Книжица палимпсестов» позволяет человеку использовать стихии: земли, воздуха, огня и воды. Огненные заклинания подвластны лишь надёжным людям. И, конечно же, человек должен обладать магическими способностями.

На суровом лице ведьмы отразилась тень беспокойства.

— Я думаю, у Питера есть способности, — чуть погодя добавила она.

«Огонь, — думала про себя Чармейн. — Я тогда смогла убрать огонь с Питера. Можно ли считать меня надёжной?»

— У него совершенно точно есть способности, — сказал девочка ведьме. — Нельзя сотворить заклинание сикось-накось, не имея никаких способностей. А остальные причины, по которым вы отправили Питера сюда?

— Враги, — мрачно отозвалась ведьма, отхлебнув кофе. — У меня есть враги. Именно они убили отца Питера.

— Лаббоки? — спросила Чармейн. Она поставила посуду обратно на поднос и сделала последний глоток кофе, готовясь бежать во дворец.

— Я знаю только одного лаббока, — проговорила ведьма. — Он убил всех своих соперников. Но да, именно он пустил лавину, которая погубила моего мужа. Я видела это.

— Тогда можете больше не волноваться, — объявила девочка, поднимаясь со стула, — лаббок мёртв. Кальцифер уничтожил его позавчера.

На лице ведьмы отразилось явное потрясение.

— Рассказывай! — приказала она.

Чармейн уже одной ногой стояла на пороге, как вдруг, неожиданно для себя, вернулась за стол, налила себе ещё одну чашечку кофе и пересказала ведьме всю историю, упомянув не только лаббока и его яйца, но и сделку с Ролло. «Нечестно использовать ведьмовское колдовство в подобных делах,» — думала девочка, рассказывая о том, что Кальцифер пропал после взрыва.

— Так что же ты тут расселась? — всполошилась ведьма. — Немедленно беги в королевский дворец и расскажи всё Софи! Бедная женщина сейчас с ума, наверно, сходит от беспокойства. Спеши скорей, девочка!

«И никакого спасибо, — кисло подумала Чармейн. — Уж лучше каждый день выслушивать мою маму, чем ещё хоть раз в жизни пообщаться с матушкой Питера. И, уж несомненно, куда приятней позавтракать с принцессой Хильдой!»

Девочка поднялась, вежливо попрощалась и вместе с прыгающей у ног Бродяжкой поспешно вышла в гостиную, а затем в сад. «Слава небесам, я не выболтала ей про ход через зал конференций,» — бормотала про себя Чармейн, трясясь от раздражения. — «Тогда бы она заставила меня пойти тем путём, и я бы никогда не смогла поискать Кальцифера.»

Не дойдя до поворота, Чармейн увидела каменный завал, образовавшийся после взрыва яиц лаббока. Неподалёку от дороги лежал огромный кусок скалы, отколовшийся сверху, вокруг которого грудились булыжники. Несколько пастухов забрались на самый верх в поисках погребённых овец; они качали головами и пожимали плечами, как если бы гадали, что стало причиной обвала. Чармейн нерешительно смотрела на груды камней. Если бы Кальцифер находился где-то там, то пастухи бы непременно уже нашли его. Она неспеша миновала ближайшую кучу булыжников, пристально всматриваясь в неё: никаких следов Кальцифера, ни малейшего язычка синего пламени.

Чармейн решила, что осмотрит весь завал на обратном пути, и бросилась бежать. Небо над её головой сияло чистым голубым лоскутом, а вдали, над горными перевалами, оно начинало колыхаться маревом. День обещал выдаться на редкость жарким. Бродяжка очень скоро перегрелась: её заносило то в одну, то в другую сторону, язык вывалился почти до земли, и слышалось частое отрывистое дыхание. Чармейн взяла собачку на руки, приговаривая:

— Обжора! Это всё те блинчики. Не стоило ведьме обзывать тебя раскормленной, — призналась она на бегу, — потому что я начинаю думать, что она была права.

Когда они добрались до города, Чармейн зажарилась так, что всё на свете отдала бы за такой же длинный язык, как у Бродяжки, который можно положить хоть на плечо. Тем не менее, девочка не сбавляла шаг; она решила срезать путь по некоторым улочкам, однако дорога до королевского дворца всё же показалась ей вечностью. Наконец, Чармейн свернула за угол и оказалась на Королевской площади. Она изумлённо замерла на месте: на площади стояли толпы людей. Похоже, сюда стеклась половина Верхней Норландии, люди перешёптывались и указывали руками на новое здание, появившееся рядом с дворцом. На площади возвышался огромный тёмно-угольный замок с четырьмя башнями по углам. Последний раз Чармейн видела его одиноко парящим над горами. Вид замка на площади поразил девочку куда больше, чем любого из присутствующих. Чармейн бросилась пробиваться через толпу.