Дом с витражом - [3]

Дважды дед сам ломал руку. Один раз ногу. В моменты вынужденной остановки стройки дед обязательно придумывал что-то еще… Например, лепнину на фасаде в виде солнца и лучей… Зеленый пол… А почему, собственно, нет? Какого цвета главный покров – покров земли? После болезни у него от рабочего сладострастия дрожали руки.

А потом умерла бабушка. Дочь Надежда с присущей ей категоричностью сказала:

– Маму сожрал проклятый дом.

Уже после ее смерти, не отступив ни на шаг от своего «уникального проекта», дед закончил дело своей жизни. Непропорциональный, с разновысокими окнами, с выехавшими вперед крыльцом и шпилем, с высокой, как у хорошей котельной, трубой (для тяги, а в доме всегда было сыро и холодно), с новшеством – витражными стеклами на веранде – дом, так сказать, был объявлен готовым. Утоптал дед вокруг него землю, на которой уже ничего не могло расти, посыпал ее красной кирпичной крошкой. От калитки до оглашенного крыльца положил светлый кирпич. И не просто положил, а выложил слова. «Добро пожаловать» называлась дорожка. Правда, для того чтобы прочитать это, надо было зависнуть в воздухе птицей, в крайнем случае – забраться на крышу соседнего дома. Сосед, чинивший стропила, и рассказал, что дед на дорожке наваракал. Чуть не свалился сосед, когда прочитал, так смеялся.

На «торжественный пуск дома в эксплуатацию» были званы дети и внуки «в обязательном порядке». И все приехали, что говорило о том, что засел этот дом прилично в печенках, если такие все занятые согласовались в дне и явились. Надя с мужем и дочерью Верой. Володя с семьей. Даже брат деда приехал, которого сроду никто не видел, да и сам дед знал плохо. Брат тот с малолетства жил на Севере, рыбачил, потом был каким-то деятелем районного масштаба. Все показывал им на карте, которую всегда носил в кармане, этот районный масштаб – три острова с людьми, штук пять без людей, но с птицей, два вообще без ничего, парочка проливов…

Был этот двоюродный дедушка такой же шелапутный, как и брат, потому что один из всей родни домом восхитился, по буквам дорожки попрыгал, громко крича, какая это ценная идея – «добро пожаловать» под ноги. Было это семь лет тому назад. Собрались сесть за стол, но оказалось, что ни в одной из пяти комнат плюс кухня и веранда большой стол не помещается. Пришлось вынести стол на улицу, на красную кирпичную крошку. Там поели и попили. Когда стали расходиться ко сну, выяснилась еще одна подробность дома. В каждой комнате было по две двери, которые нельзя было закрывать, потому что становилось нечем дышать. Все легли, ощущая себя на вокзале: голос в доме звучал хорошо, он уходил от тебя в одну дверь и возвращался эхом в другую. Сам дед лежал в центре дома, в кухне, на диванчике, и говорил с глубоким удовлетворением:

– Проект очень экономичный. У меня одна труба все отапливает. Никаких тебе «голландок».

Зимой выяснилось – в доме собачий холод. Жить можно только в кухне. Сквозило в многочисленные двери, позванивали от ветра плохо пригнанные витражи, низким басом гудел шпиль. Дед радовался мелким недоделкам – в устранении их был смысл жизни. Но все-таки зимой его хорошо прохватило. Получил двустороннюю затяжную пневмонию. Пришлось приехать Наде. Злая от свалившейся на нее обузы, она первая сказала эти слова:

– Дом надо продать. Зачем он одному человеку?

От потрясения дед выздоровел. Он чинил, латал, совершенствовал свое уродливое детище и надорвался уже до инфаркта. У Нади же в это время свалился с инфарктом муж. Плохой был год. Конечно, она не приехала. Володя уехал в какую-то очередную командировку, жена его, Нина Сергеевна, сказала:

– Это не мои проблемы. Каждый в наше время умирает в одиночку.

Отозвался северный брат, приехал, пожил, но и он сказал:

– Продавай, братан, дом. Хорошо возьмешь за такого красавца (он вполне искренне так считал).

Разве ж мы знаем, какое слово в нас отзовется? То, как сказал брат, оказалось правильным. Упор на красавца. И дед затеял продажу. Под это дело он воспрял и духом, и телом.

Старик предвкушал процедуру – показ, демонстрацию дома, восхищение и удивление им – домом, – счастье покупателя, которому дом достанется, вечная благодарность ему, деду, за это. Было твердо решено – в первые попавшиеся руки дом не продавать, а найти человека настоящего. Может, даже попросить характеристику? На этом месте дед стопорился. Возникло подозрение, что нынешние люди его не поймут. Сейчас совсем другой народ, без понятия… В том, что покупатель пойдет к нему вереницей, сомнений у деда не было.

Но покупатель не шел… Вообще. Никакой… То есть не так… Покупатель шел, но останавливался далеко от дома и, потрясенный, поворачивал обратно. К счастью, дед про это не знал. Не знал силу воздействия дома. Не знал, что тот убивает наповал.

А тут случилась беда: умер муж Нади. Прошло полгода, подошла вроде и радость: внучка Вера вышла замуж за Максима. Но оказалась не радость, а полная несовместимость зятя и тещи. В семье Володи этому не удивлялись. Наоборот, считали закономерным: жить с Надей невозможно. С этим ее вечно фальшивым энтузиазмом, что нет таких крепостей и так далее. Оля немножко поучилась у тетки. Надя в восьмом классе заменяла одну четверть заболевшую учительницу. У них был тогда по программе Лермонтов. Надя любила задавать ученикам вопросы: «Что было бы, если б Михаил Юрьевич дожил до отмены крепостного права? А до революции 1905 года? А семнадцатого?» Она была мичуринцем в литературе. Высаживала, пересаживала, прививала Пушкина к сегодняшней африканской проблеме по принципу арапского происхождения поэта, Гоголя – к проблеме очковтирательства, Лермонтова – о, ужас! – к половому воспитанию в условиях акселерации. Маленький щуплый Лермонтов представал перед амбалами как образец укрощения плоти. Оле было стыдно, что Надя ее тетка.