Дом с привидениями - [2]

– …по чести, – насмешливо закончила Лаура.

– Можно и так, – согласился Чернов. – Но я имел в виду другое: сказать откровенно. Или, если вам так больше нравится, – сказать со всей прямотой. – И, провожая Лауру к двери, он добавил: – Между прочим, я далеко не от всего уклоняюсь. Если вы добьётесь открытия «шестёрки», то по всем основным аспектам работы вам придётся обращаться ко мне. Мы ещё надоедим друг другу, Лаура, можете мне поверить.

Она едва удержалась от признания, что он уже надоел ей за первые полчаса их служебного знакомства.

Уже когда она перешагнула порог, Чернов, словно спохватившись, поинтересовался, не нужно ли её сопровождать в прогулках по незнакомой планете? Гидов у них нет, приказать кому-либо из подчинённых уделить ей внимание он, естественно, не может. Зато в собственное неслужебное время охотно сыграл бы роль спутника для землянки, впервые забравшейся в звёздную даль. Как она отнесётся к такому дружескому предложению? Она отнеслась к дружескому предложению без восторга. Она и на Земле, и на солнечных планетах предпочитает гулять в одиночестве. Она не видит оснований менять свои привычки даже для Урании. Он улыбался так доброжелательно, что она сочла улыбку оскорбительной. Он не постеснялся показать, что отказ Лауры взять его в спутники вполне его устраивает.

2

Надо было идти в гостиницу – переодеться и отдохнуть: перелёт с Латоны на Уранию на стареньком звездолёте вышел утомительным. В тесном салончике она все удивлялась, что на планетах, известных своим высочайшим техническим уровнем, в эксплуатации космические рыдваны прошлого века, давно забытые на Земле. Штурман, рослый парень, явно покорённый её красотой, доказывал, что расстояние между Латоной и Уранией так невелико, а трасса так спокойна – ни шальных метеоритов, ни вредных излучений, – что грех не использовать хоть и старые, но вполне надёжные планетолёты. Он говорил с таким жаром, так стойко стоял за свою колымагу, что Лаура не пожелала противоречить, хотя могла сослаться хотя бы на то, что на междупланетные перевозки на Земле давно поставили более комфортабельные космоходы. Странный разговор с заместителем директора – она явилась к нему прямо с космодрома – не создал бодрости. Но Лаура не могла пойти отдыхать, не бросив взгляда на лабораторию, где твёрдо – ещё на Земле – задумала специализироваться.

Институт Экспериментального Атомного Времени часто показывали на стереоэкранах, Лаура шла между его корпусов, как по хорошо известному местечку. Собственно, это было не местечко, а городок – десятки зданий, хорошо освещённые улицы. Ни одного прохожего – на улицах, городок казался пустынным. Впрочем, таковы были – это Лаура знала – и другие научные городки на других планетах, сотрудники не прогуливались, а работали внутри своих лабораторий и научных заводов.

Лаборатория номер шесть располагалась чуть в стороне. Лаура остановилась перед двухэтажным домом в хорошо распланированном саду. В узких аллеях горели оранжевые светильники, несильный ветер качал густокронные деревья, листва тихо шелестела. А дом был тёмен – ни одно окно не светилось, только над входом тускло горела надпись: «Лаборатория № 6». Лаура потрогала ручку двери, ручка повернулась, дверь осталась закрытой. Лаура долго смотрела на тёмное здание. Дом был необычен – стоял в стороне обособленно, скрытый густым садом, словно то, что в нем происходило, нужно было утаить от внимания посторонних (хотя какие могут быть в этом научном городке посторонние? – спросила себя Лаура). И по сравнению с многоэтажными громадами других лабораторий эта, шестая, казалась крохотной, в ней было что-то провинциальное, что-то из учебника древности, в старину лаборатории часто размещали в таких вот невзрачных домишках. Лаура засмеялась. Привидения, естественно, – вздор, но если бы они вдруг возникли, то место обитания выбрали бы именно такое, раз уж нет на Урании старинных замков с башнями, низкими коридорами, подземными казематами, где они, по свидетельству предков, любили гнездиться. Самому неистовому фантасту не взбредёт в голову сделать привидение жителем небоскрёба с автоматическими лифтами, залитыми светом холлами и самосветящимися стенами. А двухэтажный домишко, пожалуй, сойдёт за обиталище призраков, лакеям, поварам и садовникам, которые обычно жили в таких пристройках, тени давно умерших владетелей замка в кольчугах и панцирях, разъярённые старухи-графини с распущенными волосами, герцоги и короли в саванах… Лаура передёрнула плечами.

– А ведь в этой лаборатории ставили самые сложные, самые перспективные эксперименты, – сказала она вслух. – Почему же её закрыли? Почему Герд Семеняка самовольно бросил своё детище и сбежал на Земло? Как возник глупый спор о призраках? Не поиздевался ли надо мной Матвей Чернов? С него это станет, он, похоже, из шутников!

Лаура задавала себе вопросы, зная, что они риторичны, – до приезда директора института ответа не будет. Но поставить их себе надо было – они образовали программу того, что следовало выяснить, раньше чем Ростислав Берроуз предоставит для её исследований механизмы шестой лаборатории. Друзья называли Лауру педантом, они сокрушались: «При такой очаровательной внешности, при такой обманчивой женственности столь жёсткий, прямолинейный, сухой ум!» А муж, Леонид Парфёнов – она с ним разошлась год назад, – негодовал, когда она припирала его неопровержимыми доводами. «Твои мысли не убеждают, а режут меня, Лаура. Это ужасно, они твёрды, как кристаллы алмаза». Леонид, впрочем, все в мире не так видел, как слышал, у него, каждая на свой лад, звучали не только вещи, но и идеи. Он, очень модный в двадцать пятом веке композитор, даже назвал одно своё произведение «Углубление в первопричины. Концерт для четырех голосов», а другое – ещё проще и выразительней: «Скалы гремят. Соната для электронного органа». И о плане Лауры ради хронофизики полететь на Уранию – в результате спора об этом плане они и расстались – Леонид высказался по-своему: «Твои новые идеи старчески шепелявят. Зачем молодой женщине восставать против лучшего времени своей жизни?» На большее его не хватило – исследование физического тока времени он воспринял как попытку отказаться от своего собственного, индивидуального, выданного природой на существование. В физике он был несилен.