– Смотри-ка, а Глафира и в самом деле хорошая колдунья, – покачал головой Горностай. – А также виртуальная прачка. Ни пятнышка не осталось, ты только погляди!
– Все равно вы у меня еще попляшете! – начал было Жука, но вмиг заткнулся, когда Горностай навис над ним.
– Вот так, – кивнул Горностай удовлетворенно. – И впредь держись подальше от меня и моей жены. Если что… Я добрый человек, но и моей доброте есть предел. Ты понял?
Жука молчал.
– Вы поняли, Киса? – с нажимом проговорил Горностай.
Жука кивнул.
– Не слышу ответа!
– Понял, – буркнул Жука, отворачиваясь.
Кажется, он и в самом деле что-то понял, такой раздавленный был у него вид.
– Пойдем, Маша, – улыбнулся Горностай. – Я тут недалеко живу, на Ильинке. Ничего, если придется немного пройтись рядом с таким оборванцем в ватнике?
Маша не могла говорить, только кивнула, вцепившись в рукав знаменитой телогрейки.
«Это будет наша первая семейная реликвия», – подумала она.
– Пошли скорей! – потянул ее за собой Горностай. – Я понимаю, что у нас впереди тысяча и одна ночь и даже больше, но, понимаешь, не хочу ни минуты из них упускать! Да и холодает.
Они быстро поднимались по Почтовому съезду, прижимаясь друг к другу все тесней.
На лестнице, которая вела на Ильинку, Маша оглянулась.
Еще сиял над Волгой лазурно-ало-золотистый закат, еще плыло фиолетовое облако, похожее на голову большой лобастой собаки, возможно, меделянской породы, но уже копилась за тучами тьма, готовая захватить небо, уже веяло от реки прохладой, и первая вечерняя звезда проклюнулась высоко-высоко в небесах.
Кончился день с его кошмарами, наступала ночь с ее тишиной и тайной.
