Дом о семи шпилях - [13]

Занявшись уже в достаточно зрелом возрасте изучением законов и питая склонность к гражданской службе, он долго работал в каком-то второстепенном присутственном месте и в конце концов получил сан судьи.
Later, he had engaged in politics, and served a part of two terms in Congress, besides making a considerable figure in both branches of the state legislature. Judge Pyncheon was unquestionably an honor to his race.	Потом он полюбил политику и дважды заседал в конгрессе. Помимо того что он таким образом представлял собой довольно значительную фигуру в обеих отраслях законодательства Соединенных Штатов, судья Пинчон бесспорно был украшением своего рода.

He had built himself a country seat within a few miles of his native town, and there spent suck portions of his time as could be spared from public service in the display of every grace and virtue-as a newspaper phrased it on the eve of an election-befitting the Christian, the good citizen, the horticulturalist, and the gentleman.	Он выстроил себе деревенский дом в нескольких милях от родного города и проводил в нем все свободное от служебных занятий время "в общении и в добродетелях, свойственных христианину, доброму гражданину и джентльмену".
There were few of the Pyncheons left to sun themselves in the glow of the judge's prosperity.	Но из Пинчонов остались в живых немногие, кто мог воспользоваться плодами благоденствия судьи.
In respect to natural increase, the breed had not thriven; it appeared rather to be dying out.	В отношении естественного приращения поколение их сделало мало успехов; скорее можно сказать, что оно вымерло, нежели приумножилось.
The only members of the family known to be extant were, first the judge himself, and a single surviving son, who was now travelling in Europe; next, the thirty years' prisoner, already alluded to, and a sister of the latter, who occupied, in an extremely retired manner the House of Seven Gables, in which she had a life-estate by the will of the old bachelor.	Членами семейства были: во-первых, сам судья и его единственный сын, путешествовавший по Европе; во-вторых, уже достигший тридцатилетнего возраста заключенный, о котором мы говорили выше, и сестра его, что вела чрезвычайно уединенную жизнь в Доме с семью шпилями, доставшемся ей в пожизненное владение по завещанию старого холостяка.
She was understood to be wretchedly poor, and seemed to make it her choice to remain so; inasmuch as her affluent cousin, the judge, had repeatedly offered her all the comforts of life either in the old mansion or his own modern residence.	Ее считали совершенно нищей, и она, по-видимому, сама избрала себе такой жребий, хотя кузен ее - судья - не раз предлагал ей жить со всеми удобствами или в старом доме, или в своем новом жилище.
The last and youngest Pyncheon was a little country-girl of seventeen, the daughter of another of the judge's cousins, who had married a young woman of no family or property, and died early, and in poor circumstances.	Наконец, последней и самой юной из рода Пинчонов была деревенская девушка лет семнадцати, дочь другого кузена судьи, женившегося на молодой незнатной и небогатой женщине и скончавшегося рано в бедственных обстоятельствах.
His widow had recently taken another husband.	Вдова его недавно вышла замуж во второй раз.
As for Matthew Maule's posterity, it was supposed now to be extinct.	Что касается потомства Мэтью Моула, то оно считалось уже вымершим.
For a very long period after the witchcraft delusion, however, the Maules had continued to inhabit the town where their progenitor had suffered so unjust a death.	Впрочем, после общего заблуждения насчет колдовства Моулы долго еще продолжали жить в городе, где казнили их предка.
To all appearance, they were a quiet, honest, well-meaning race of people, cherishing no malice against individuals or the public, for the wrong which had been done them, or if, at their own fireside, they transmitted, from father to child, any hostile recollections of the wizard's fate, and their lost patrimony, it was never acted upon, nor openly expressed.	Они были людьми спокойными, честными и благомыслящими, и никто не замечал в них злобы за нанесенную их роду обиду. Если же у домашнего очага Моулов и переходило от отца к сыну воспоминание о судьбе мнимого чародея и потере их наследства, то враждебное чувство, возбужденное этим воспоминанием, не отражалось в их поступках и никогда не высказывалось открыто.

Nor would it have been singular had they ceased to remember that the House of Seven Gables was resting its heavy framework on a foundation that was rightfully their own. There is something so massive, stable, and almost irresistibly imposing, in the exterior presentment of established rank and great possessions, that their very existence seems to give them a right to exist; at least, so excellent a counterfeit of right, that few poor and humble men have moral force enough to question it, even in their secret minds. Such is the case now, after so many ancient prejudices have been overthrown; and it was far more so in ante-revolutionary days, when aristocracy could venture to be proud, and the low were content to be abased.