Дом незнакомцев - [55]

Он включил настенные лампы, потому что хотел кое-что сказать Илене и не желал отвлекаться на потрясающие воображение подробности в приглушенном свете торшера.

Эррол налил коктейли и отнес к кушетке в стиле Регентства, на которой в элегантной позе расположилась девушка.

— За старые добрые времена, Илена, — сказал он, поднимая бокал.

— Старые времена прошли, — ответила она. — Ты сам так захотел, помнишь?

— Я многое помню, Илена, и спрашиваю себя, сможем ли мы оба действительно это забыть.

Он наблюдал, как трепещущие ресницы опустились, а черные поля шляпы придали лицу женщины загадочное спокойствие. В нем была экзотическая красота белой орхидеи. Кровь Эррола внезапно вскипела от чувственных воспоминаний.

— Илена, — сказал он тихо, — неужели твоя совесть настолько спокойна, что ты сможешь вступить в этот брак?

— Ч-что ты хочешь сказать? — Она сделала большой глоток из бокала.

— Разве тебе не кажется, что Стиллмен заслуживает большего, чем объедки другого мужчины? — жестоко спросил он.

— О… так назвать меня! — Она резко откинулась на полосатый сатин кушетки.

— А разве это не так, chere amie? — Он черство рассмеялся, подходя к комоду и наливая себе еще бокал. — У тебя есть все, кроме сердца! Стиллмен только однажды подвел тебя, потому что ему нужно было посмотреть пациента, и ты из чистой мелочности подтолкнула меня на флирт.

— Это неправда! — бросила она.

Но это было правдой. Как-то вечером Пол не смог никуда поехать с ней из-за проблем в клинике и она отправилась с друзьями в игорный дом. Там был Эррол, и Илена, которая привыкла потакать своему эгоизму с младенческих лет, которая привыкла получать свои развлечения, удовольствия и игрушки, что бы ни происходило, нашла, что Эррол Деннис — одна из самых замечательных игрушек из всех, с которыми она играла… Замечательная по нескольким причинам — его прекрасное лицо, его бесшабашная натура и особенно тот факт, что он работал у Пола. Потому что, когда Пол ставил дела клиники прежде всего, она начинала ненавидеть его.

Ее чувство к Полу всегда было странной смесью ненависти и любви. Она всегда хотела видеть его на коленях, пресмыкающимся и обожающим ее, как все остальные мужчины. И все же она знала, что он никогда не станет пресмыкаться, и именно это притягивало ее к нему.

Она хотела, как могла бы хотеть тигрица, чтобы он стал ее хозяином; она даже готова была целовать ему руки, но каждый раз, когда он отдавал все внимание клинике, она впадала в первобытную панику и ярость.

Теперь она смотрела на Эррола какими-то потерянными глазами.

— Я люблю Пола, — сказала она.

— Странной любовью, chere amie. По моим понятиям, любовь включает в себя несколько чувств, которые тебе вовсе не знакомы, например честь, уважение и служение. Ты и двух месяцев не была помолвлена со Стиллменом, когда начала встречаться еще и со мной.

— Ты… как ты смеешь, деревенщина! — Она схватила бокал с мартини и швырнула его прямо в Эррола. Бокал ударил его в лицо и разбился, порезав щеку. Когда на свитер стекла яркая струйка, он невозмутимо достал платок.

— Я порезала тебя! Я сделала тебе больно! — шептала Илена. Потом, словно охваченная внезапной лихорадкой, она бросилась к нему, попыталась убрать платок с его лица, но Эррол сдержал ее левой рукой.

— Я порезала тебе лицо, — скулила она, словно испуганный ребенок.

— Мне и раньше причиняли боль.

Он отпустил руку Илены, пошел в ванную и подставил порезанную щеку под холодную воду. Илена стояла в дверях, наблюдая за ним.

— Можешь достать мне лейкопластырь из той полки, если хочешь, — сказал он.

Она подошла к полке и стала искать коробочку с пластырем. Когда она открывала коробочку, руки у нее тряслись, и Эррол насмешливо улыбнулся, когда крышка упала на кафельный пол. Он приблизился к ней.

— Из тебя бы получилась чертовски плохая медсестра, — сказал он, растягивая слова, взял у нее кусочек пластыря и, глядя на себя в зеркало, наклеил его на ранку, которая все еще слегка кровила.

— Прости меня, — сказала она. — Я… я не хотела сделать тебе больно.

Он повернулся и увидел, что ее бензиново-голубые глаза полны слез. Он многое видел в глазах Илены, но никогда прежде не видел в них слез.

— Я выживу, — сухо ответил он.

Ее алые губы задрожали, потом она убежала в гостиную и, рыдая, бросилась на кушетку. Эррол не спеша подошел к ней, снял с нее шляпу и кинул на стул.

— Теперь ты можешь плакать со всеми удобствами, — сказал он, садясь в кресло с подлокотниками в стиле Регентства и спокойно закуривая. Он курил, наблюдая за ней. Она вздрагивала от рыданий, юбка у нее задралась выше колен.

— М-можно мне платок? — всхлипывая, сказала она, наконец.

— Если обещаешь больше не называть меня деревенщиной, — протяжно проговорил он.

— Почему я не должна так тебя называть? — Она повернула к нему заплаканное лицо с размазавшимся макияжем.

— Потому что я не деревенщина, cherie. — Он бросил ей платок. — Неужели ты настолько слепа, что не видишь, — я такой же пережиток прошлого, как и ты, когда в недобрые старые времена наши предки уставали считать своих рабов и золото? — Он прикурил сигарету и неторопливо, глубоко затянулся. — Я думаю, мы друг друга стоим, — пробормотал он… вряд ли бы кто-то в этот момент назвал его альтруистом — в красивом лице Эррола промелькнуло зверское выражение.