Дом напротив - [5]

Джоэль никогда не видел, чтобы кому-то удался подобный трюк, но Калле утверждал, что его старшие братья проделывали такое, и не раз, когда были моложе. Пока Джоэль собирал пятиочковые броски, Калле делал ставку не на точность, а на силу, надеясь повторить невозможное. Заканчивалось это всегда тем, что Джоэль выигрывал.

Правда, в тот день они пробыли в гавани совсем недолго – уже на счёте 8–2 в пользу Джоэля ребята бросили игру и снова умчались.

Друзья отправились в центр и принялись бесцельно бродить по главной улице, которая пересекала четыре квартала и соединяла ратушу со школой. Ратуша принадлежала к новым постройкам, а школа оставалась тут ещё со старых времён. Ратуша была типичной современной дешёвкой, широкой и приземистой, в то время как школа выглядела будто настоящий старый массивный замок, который возвышался над этим городком и, казалось, врос в него навеки. Между ратушей и школой располагался ряд мало-помалу закрывающихся магазинов и магазинчиков. Конкуренцию с супермаркетом выдерживала только пиццерия на четвёртом километре шоссе, хотя там уже давно никто ничего не ел. Нет, заказать пиццу, конечно, всё ещё было можно, но тогда пришлось бы ждать как минимум полчаса, пока только духовку разогреют. Целью хозяев пиццерии стало не насытить желудки своих клиентов, а влить в них побольше пива, после которого посетителям оставалось только ползать по полу, соревнуясь с ковровым покрытием, кто из них больше провонял сигаретным дымом и жвачкой с ментолом.

Калле с Джоэлем решили было покрутиться около супермаркета, но тащиться на другой конец города, только чтобы висеть на перилах у входа и тупо пялиться на покупателей, бросавших на парковке тележки, замусоренные пакетиками от чипсов, не хотелось. Двор, где размещались курсы для педагогов, был ближе, но сегодня он пустовал – Джоэль это точно знал, потому что его мама там работала. Во дворе прямо в центре города находился особняк, который местные власти в девяностые годы переделали под гостиницу с конференц-залом. Когда выяснилось, что никто не хочет останавливаться в этой дыре, организации и общества самых разных направлений одно за другим начали появляться в здании несостоявшейся гостиницы, сменяя друг друга в бешеном темпе. Чего здесь только не было: процедурное отделение, место встречи приверженцев свободной церкви, трудовая терапия для хулиганов, заключавшаяся в обучении их столярному мастерству и резьбе по дереву, и т. д. и т. п. Последние восемь лет в особняке размещались курсы по специальной педагогике: там готовили учителей, преподающих детям с ослабленным зрением. Мама Джоэля выполняла здесь всю техническую работу. Она сортировала квитанции, бронировала места, раздавала учебные графики и меняла перегоревшие лампочки.

Когда курсы бывали полностью укомплектованы, дома у Джоэля весь день беспрестанно трезвонил телефон, и он частенько думал, что мамина работа заключалась только в том, чтобы неестественно бодрым голосом выдавать в трубку вещи вроде: «К сожалению, до ближайшего кинотеатра семьдесят километров. Вы посмотрите на книжной полке: там стоят несколько DVD-дисков».

(На книжной полке стояло пять DVD-дисков. И все негодные. Поцарапаны они были настолько, что ни один DVD-проигрыватель на свете не взялся бы их проиграть.)

«Я не смогу заказать это в ресторане…» (…читай – в пиццерии).

И наконец, особенно любимая Джоэлем фраза, всегда произносимая его мамой с одним и тем же отчаянным энтузиазмом: «Что я могу сказать о местах для прогулок? О-о, здесь есть множество живописных уголков».

(Впечатляет, а? Подтекст следующий: хотите гулять – гуляйте. Где? Да где угодно. И мама с чувством выполненного долга кидала трубку.)

Только одна вещь позволяла хоть как-то разнообразить скудный набор развлечений Джоэля и Калле. Для того чтобы будущие учителя могли влезть в шкуру своих подопечных и научились лучше их понимать, им надевали на глаза повязки, давали трости для слепых и посылали в город. Смотреть на тёток, забредавших на проезжую часть, спотыкавшихся о бордюры и врезавшихся в фонарные столбы, было распоследним развлечением, когда уж совсем было нечем заняться. (А впрочем, чем ещё заниматься в таком городишке, как Уддвикен?)

Чтобы сделать процесс более увлекательным, мальчишки придумали идти за тётками по пятам и совать им под ноги разные предметы. Когда какая-нибудь из них, не выдержав, срывала повязку, ей тут же кричали прямо в ухо: «Халтурите!» Ничто не могло заставить будущих педагогов устыдиться больше, чем одна только мысль о том, что они халтурят в таком важном деле, как умение сочувствовать несчастным детям.

Джоэль придумал свой собственный сценарий розыгрыша, который был куда более изощрённым, чем у его одноклассников. Он атаковал проштрафившихся тёток рассказами о своей «бедной слепой сестрёнке». «Каждая секунда её существования – это абсолютный, беспросветный мрак, – сообщал он глухим замогильным голосом, в котором мастерски дрожала едва скрываемая злоба. – А вы не можете выдержать и нескольких минут. Как вам не стыдно!»

И тёткам, конечно же, становилось стыдно; они же не знали, что София, сестра Джоэля, видит лучше иных зрячих. Они давали Джоэлю деньги, чтобы хоть как-то искупить свою вину перед ним. Деньги, на которые можно купить конфеты. Конфеты, которые можно лопать, раскачиваясь на перилах у супермаркета, как попугай на жёрдочке, и глазея на народ, бросающий на парковке замусоренные тележки.