Дом на распутье: Человек без лица - [12]

–Не смей,– проскрипел зубами Гейб.

–Что?

–Я говорю, не смей так отзываться о смерти Ната.– Гейб словно выплёвывал слова.

–А что случилось? Я тебя расстроил? Чтоб ты знал, не ты один тут натерпелся всякого дерьма?

–Да ну?– саркастично спросил Гейб.– И кого же потерял ты?

–Хо-хо-хо. Придержи коней. Терять-то я не терял.– Фрэнк вернулся к изучению пластинок.– Но знаешь, лучше бы эта сучка в маске всё-таки померла.

Внутри Гейба разгорелся не поддельный интерес.

–Ты о своей сестре?

–Сестра,– Фрэнк произнёс это слово так, будто бы оно ему было противно.– Она никогда мне не будет сестрой.

–Да? А мне казалось, что вы родственники. Почти что одно лицо,– Гейб не упустил возможности съязвить.

В прочем, Фрэнк на колкость никак не отреагировал. Он продолжал читать названия песен на упаковках.

–Мне было четыре, когда моя мама изменила папе,– начал свой рассказ Уоллис-младший.– Возможно, эта тайна так и осталась бы тайной, если бы мудак, с которым она тогда трахалась, думал своими мозгами, а не членом. Он забыл, что называется, "предохраниться". И вот, спустя пару месяцев, посреди глубокой ночи, у родителей состоялся откровенный разговор. Папа орал на маму так, что его, наверное, слышал весь ближайший квартал. От его криков мне не спалось, так что я слышал каждое слово, каждое оскорбление, адресованное моей маме. Удивительно, как они не развелись после этого. Может быть, папе было совестно бросать маму в трудную минуту. Может он просто не хотел платить алименты. Этого я не знал. Я знал лишь то, что нас ждут тяжёлые времена.– Фрэнк закончил с выбором пластинки. Вынув большой чёрный диск из конверта и установив его в патефоне, он несколько раз прокрутил ручку.– И, чёрт побери, так оно и было.

Он опустил иглу на крутящуюся пластинку. Из патефона в тот же миг полилась музыка. Фрэнк уселся в рядом стоявшее кресло и, закрыв глаза, стал слушать. Поначалу Гейб не слышал мелодии из-за обуревавших его эмоций, нахлынувших волной после рассказа Фрэнка. Но вскоре песня взяла своё, и мальчик тоже закрыл глаза, последовав примеру Уоллиса-младшего.

Когда веки опустились, Гейб ожидал погрузиться в привычную темноту, но, к его удивлению, он очутился совсем не там, где предполагал. Вместе с креслом он оказался под ветвями большого раскидистого клёна, по листьям которого барабанил настоящий ливень. Сначала мальчик не понимал, где находится, однако, как только он увидел множество маленьких колокольчиков, развешенных по веткам клёна, он сразу же догадался, в какое место и время он попал. Это был клён, росший в самом сердце окраинного парка Ноттингема. Гейб очень любил там гулять. Больше всего ему нравилось тут бывать ранней осенью, когда деревья ещё не окрасили свою листву в осеннюю палитру, но сумеречные сентябрьские дожди уже давали о себе знать. Сейчас, к слову, и был такой дождь. Его крупные капли ударялись о маленькие колокольчики, и получавшийся звон складывался в начало той самой мелодии, которую поставил Фрэнк. Гейб представил, как прохожие, в страхе намокнуть, раскрывают свои зонты, образуя танец, идеально вливавшийся в долгий и протяжный ветер скрипки. Внезапные порывы всколыхнули ветви клёна, но колокольчики не перестали звонить. Наоборот, скрипка и звон объединились в одну единую строку, и под неё кружились в волнительном танце зонтики, разбрасывавшие попадавшие капли в стороны.

Но вот мелодия стала затихать, ветер становился всё слабее и слабее, дождь постепенно прекратился, а зонтики один за другим спрятались обратно в дамские сумки, портфели и рюкзаки. И только колокольчики по-прежнему продолжали тихо звенеть. А скоро смолкли и они. Музыка стихла.

Гейб медленно открыл глаза. Видение оказалось настолько реалистичным, что поначалу он даже пытался понять, как ему из парка в Ноттингеме ему удалось переместиться в банкетный зал поместья Мортен. К слову, на то, чтобы узнать место, где он прибывал, мальчику тоже потребовалось некоторое время. Однако Гейб быстро пришёл в себя.

Он неторопливо оглядел помещение. Всё оставалось на своих местах: столы, стулья, кресло, патефон. Единственной переменившейся вещью стала погода за окном. В начале их разговора было солнечно, в то время как сейчас по стеклу в полную силу стучал ливень, словно пытался вломиться внутрь.

Фрэнк тоже оставался в кресле. Как и Гейб, он также медленно открыл глаза и несколько секунд соображал, где находиться. Странная мысль промелькнула в голове Гейба: "Интересно, куда отправлялся он?" Окончательно убедившись в том, что он по-прежнему сидит в кресле в доме Мортена, Фрэнк посмотрел на Гейба. Сперва в его взгляде не было ничего, но затем Гейб заметил странную усмешку на лице мальчика.

–Ты и в правду такой плакса?– внезапно спросил Фрэнк.

Только сейчас Гейб почувствовал на своих щеках мокрые дорожки и сильную влажность возле ресниц. Гадать было нечего – Гейб плакал. Недолго думая, юный любитель детективов принялся стирать с лица следы своей сентиментальности.

–Хотя беру свои слова назад. Я тоже чуть было не разрыдался,– издевательски отметил Фрэнк.

Он поднялся из кресла и подошёл к патефону. Пластинка всё ещё крутилась, а игла по-прежнему продолжала скользить, пытаясь сыграть прекрасную музыку, но на деле выдавая лишь лёгкое шипение. Фрэнк убрал иглу с пластинки, снял диск и убрал обратно в конверт.