Дом на городской окраине - [29]

— Он все равно нас выгонит, — бормотала трафикантша, засыпая, — я это точно знаю… Он нарочно сказал во всеуслышание, что мы первыми вылетим отсюда, как только истечет срок найма… Зря я заваривала чай с ромом… В год мы платим за квартиру всего полторы тысячи, так что мы у него не в чести. И кроликов он не позволит нам разводить, хотя это оговорено в контракте.

— Молчи, жена, спи! Что нам кролики… Главное — согласие… Нам надо быть тише воды… О кроликах даже и не заикайся, поняла? Мы люди маленькие и не можем прекословить…

6

— Черт знает что, — роптал чиновник, ворочаясь с боку на бок — уже два пробило, а он знай свое: «Козырные, взятки!» — куда это годится? Я уже второй порошок принял, а все никак не уснуть из-за их гвалта…. И такое творится в доме полицейского? Полиция существует для того, чтобы подавать пример и наказывать тех, кто нарушает порядок, а отнюдь не для того, чтобы самой учинять дебоши. По ночам все должны спать, не спят только те, кому это положено. Это трафикант подбил полицейского. Я слышал, что трафиканты люди испорченные… Бух! Опять дубасит по столу и гогочет так, что стекла дрожат. Разве так можно? Прямо голова кругом идет от этого безобразия…

Чиновник встал и пошел выпить воды.

— Играет с трафикантом в карты, — бормотала жена, — а ведь сам говорил, что это шушера, которую нужно выставить из дому… дескать, чудно, когда трафикант живет рядом с чиновником и учителем. А теперь с ним в одной компании. Вчера встречает меня и говорит: «Мне не нравится, когда жильцы ходят друг к другу в гости. Каждый жилец должен находиться в своей квартире и не обращать внимания на других. Встретите трафикантшу, говорит, поздоровайтесь и все. Никаких разговоров с ней не заводите, тем более, что вам это не к лицу. Говорильни в доме я не потерплю. Эдак жильцы стакнутся и начнут оговаривать хозяина. Я, говорит, все вижу, все примечаю. Трафикантша уже давно у меня на примете, потому как знаю, что она разносит сплетни…»

— Молчи, жена, спи! — остановил ее Сыровы, — ты же знаешь, чего нам стоило найти эту квартиру. Не веди никаких разговоров, иначе худо будет… Сейчас право на стороне хозяина дома. Нам остается только терпеливо все сносить. Ни с кем не разговаривай и не общайся. Да, положение наше не из легких…

— Мы ухлопали на него двадцать тысяч и не можем шага ступить. Двадцать тысяч, а ему все мало. Он не имеет права запрещать мне разговаривать с кем бы то ни было… двадцать тысяч…

— Двадцать тысяч, — бурчал чиновник, — ладно, ладно, но об этом ни слова… Полицейский прав. Нечего с другими разговаривать, ни к чему хорошему это не приведет… спи. Наверху уже утихомирились.

Глава пятнадцатая

1

Сегодня окраина поднимается чуть позже обычного. Если заглянуть в окна, то можно увидеть обнаженных до пояса мужчин, стоящих над умывальниками, и женщин, снующих по комнатам в одном белье. Из подвальных жилищ доносится агуканье, хныканье младенцев и сердитые голоса. Из окна высовывается плешивая голова, раздается окрик: — Маня! Ма-а-ня! Сейчас же вылезай из лужи! Не то возьму ремень!

Две тетки стоят на углу и точат лясы: …Так вот, в тесто я положила два яичка… два яичка… дала ей полную тарелку лепешек… а она: «Мама, я хочу еще преснушек…!» Ишь ты какая, тебе только успевай подавать… ха-ха… съела пять, а ей все мало…. Гляжу на нее — золотко ты мое! Благослави тебя Господь… По мне так лучше пусть ест много, чем совсем не ест…

— Вот, вот, — соглашается другая. — Наша такая же, а все худющая…

Чиновник потянулся, сладко зевнул, вскочил с кровати и поплелся на кухню. Ему было весело при мысли, что нынче воскресенье и что день обещает быть погожим. Он попытался было запеть оперную арию, но голос у него сорвался, в горле забулькало…

— Ты под ногами у меня не путайся, — сказала жена, — у меня уйма работы. Одевайся и ступай на прогулку. И поживее!

— Мария, — отозвался чиновник, — ты со мной сурова. Ну да будь по-твоему. Пойду немного пройдусь и куплю газету. Так и быть. После обеда почитаем, что в мире нового.

Мурлыча себе под нос и насвистывая, он надел выходной костюм и вышел из дому.

2

Пани Сырова как раз решала вопрос, приготовить ли ей на второе шницель с гарниром или натуральный бифштекс, когда в кухню вошел ее отец.

Он остановился в дверях, точно странник, со шляпой в руке.

— Доброе утро, папа, — поздоровалась с ним дочь, — ты что же не проходишь?

Старик тяжко вздохнул.

— А ты не прогонишь меня от своего порога? — спросил он глухим голосом.

— С чего бы это я стала тебя прогонять? — удивилась дочь.

— С чего, спрашиваешь? — патетически воскликнул тесть, трагическим жестом простирая руки, словно король на оперной сцене. — С чего? Да с того, что я, оказывается, человек никудышный и не заслуживаю жалости. Я больше не нужен… Все ждут, когда я умру.

«Так вот, в чем дело…» — подумала пани Сырова, сохраняя спокойствие.

Старик приблизился к дочери и таинственно зашептал: — Она выгнала меня из дому… Убирайся, говорит, видеть тебя не желаю… осточертел…

— Это почему же?

— Дело было так… — сказал старик, тяжело опускаясь на стул. — Прислуга от нас ушла. Мол, замуж выходит… А я сказал: «замуж захотела, эка невидаль. Служанок сколько угодно. Говорю: пойду в бюро по найму и приведу девчонку». А она говорит: «Ты в этом не разбираешься, я сама схожу за прислугой». Ну и иди, раз ты в этом больше разбираешься. Она привела Качену. Та мне не понравилась, что это за прислуга, прическа каланчой! «У меня такое предчувствие, говорю я матери, что толку от этой девчонки не будет». «Убирайся! — кричит, — не мужское это дело». Ну что ж… В субботу Качена растапливает плиту. Я присматриваюсь. «Кати, — говорю, — разве так растапливают? Кто вас научил так растапливать?» И стал ее учить. «Сперва надо положить бумаги и щепок, а когда разгорится, подбросить полный совок угля. Вот, как надо растапливать. А так, как делаете вы, никуда не годится». А она мне на это: «Будь у меня такой муж, как они, так я бы его кипятком ошпарила». Я так и обомлел от ее дерзости и сказал обо всем матери. А она говорит: «И поделом тебе, мужчине на кухне делать нечего». Вот она какая! Собственного мужа унижает перед служанкой…